Лев Гумилев: Судьба и идеи

«Ни Савицкого, ни Георгия Вернадского, ни евразийских сборников, – рассказывает сам Л.Н., – в библиотеках в те сталинские годы, конечно, не было. Правда, в экземпляре книги Н. Толя393, который мне попался, было приложение – статья Савицкого «О задачах крчевциковедения: Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?» Поэтому я вынужден был соображать сам и доходить до многого, так сказать, своим умом. Впоследствии, когда эмигрантская литература стала более доступной, я прочитал работы князя Н.С.Трубецкого»394. Необходимо заметить, что Лев Николаевич не только прочитал его работы, но и написал солидную обобщающую статью «Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца)». Она очень долго лежала в разных редакциях, пока не вышла в сборнике трудов Трубецкого, появившемся в 1995 г. в издательстве «Прогресс» под названием: «История. Культура. Язык»395.

В одном из самых последних в жизни интервью Л.Н. вспоминал, что первой прочитанной им евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана «Чингисхан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи XII—XIV веков», появившееся в Белграде в 1929 г.396.

Кто такой Э. Хара-Даван? Почему его книгу можно было прочитать в СССР, а «классики» евразийства были табуированы?

Ответу на первый вопрос будет посвящен следующий параграф. А сейчас задумаемся, где и когда Гумилев мог читать белградское издание? Дело, видимо, в том, что в 20-х гг. еще кое-что из запретных книг все-таки по недосмотру доходило до наших библиотек. Зайдя в Библиотеку Географического общества СССР, Л.Н. .мог бы найти там даже оттиски двух статей «криминального» П. Савицкого с дарственной надписью, присланные из Праги в 20-х гг. Возможно, белградская книга могла дойти до СССР подобным же образом. Неясно, когда Л.Н. увидел книгу Хара-Давана. Так, в письме от 1965 г. П. Савицкий рекомендует ему познакомиться с этой работой397. Неизвестно, что ответил на это предложение Л.Н.

7.2. Кто такой Хара-Даван?

Вернемся к белградской книге, изданной там на русском языке на средства автора. Оказалось, что Э. Хара-Даван – очень интересный человек и весьма самобытный автор. Родился он в 1883 г. в кочевье, в центральной части калмыцкой степи у бедного калмыка Давы, которого за смуглость прозвали «Хара» (черный). Если коротко ознакомиться с изгибами его судьбы, предстает такая Одиссея перемещений и взлетов, которая нацело разбивает стереотип: «царская Россия – тюрьма народов», разбивает неоднократно и убедительно.

Родители Эренжена были бедны. Отец, не имевший достаточного количества скота, чтобы прокормить семью, был вынужден постоянно работать по найму398. Тем не менее маленький Эренжен учился в улусской школе на общественные средства, а потом, поскольку оказался способным, был отправлен в Астрахань, бывшую тогда административным центром Калмыкии. Летом, на каникулах, он с товарищами едет в Сарепту399, поближе к дому. Узнав, что туда приезжают профессора из Петербурга и Хельсинки, собирающие народные мелодии, Эренжен начинает и сам собирать их.

Следующий «шаг вверх» был сделан в 1908 г. в Петербурге, где он поступил в Военно-медицинскую академию400.

Калмыков, учившихся в учебных заведениях России, было совсем немного: двое (друзья Эренжена) на юридическом факультете Петербургского университета, а один на восточном401. Но не только с ними встречался в северной столице юноша; идея национального возрождения, объединившая студентов-калмыков, находила понимание и у петербургских ученых-востоковедов. Недавно выяснилась интересная деталь: Э. Хара-Даван успел побывать и студентом Тартусского университета402. «Тюрьма народов», кажется, была не совсем тюрьмой.

1917 г. Хара-Даван встречал в Царицыне, а затем на Калмыцкой секции Исполкома Астраханского Губсовета его избрали председателем, то есть человеком № 1 в Калмыкии. Сын бедного калмыка, получивший диплом престижной Военно-медицинской академии, в Петрограде стал другим человеком. В 1918 г. на русско-калмыцком съезде он высказался против экспроприации скота у зажиточных хозяев, против социализации земли. «Плюрализм», как легко понять, в ту пору не поощрялся. Астраханский губисполком решил не предоставлять автономии «такой» Калмыкии; она получила ее лишь в 1920 г. Ну, а председатель «Калмыцкой секции» эмигрирует из России с остатками Белой армии. Судьба бросает его в Прагу – очаг евразийства, бросает потому, что в столице Чехословакии обосновалась калмыцкая организациях научных работников. Сюда же попали и его друзья-калмыки по обучению в Петербурге – юристы и востоковед.