Лев Гумилев

Нельзя сказать, что Гумилёв прошел войну без единой царапины. Во время боев в Польше при минометном обстреле кусок доски попал ему в переносицу; в результате у него появилась горбинка на носу, напоминающая природную горбинку у его матери. Сразу после демобилизации Лев Николаевич вернулся в Ленинград. Город еще не оправился от ужасов блокады. То тут, то там маячили остовы разбомбленных или уничтоженных пожаром домов, многие окна были забиты досками, на улицах немноголюдно. Однако раны и опустошения, нанесенные войной, не смогли уничтожить красоту града Петрова. На ум сами собой приходит стихи, написанные еще в Норильске:

Так вот он, мой Город знакомый,
В браслетах лебяжьих мостов,
В вуале туманной истомы,
В венце воспаленных крестов,
И в блеске Невы, окаймленной
Холодной осенней зарей.
А я, бесконечно влюбленный
В твой голос, в твой камень живой,
Вдыхая морских испарений
Пьянящую сердце струю,
В любой голубеющей тени
Дыханье свое узнаю.
В отчетливых абрисах зданий
Узоры мечтаний моих,
Осколки забытых желаний
В граните твоих мостовых.
И я ли осмелюсь не биться
За гордое счастье твое?
Я Дух этой дивной столицы,
А город мой — тело мое.

Демобилизованный солдат с котомкой за плечами и двумя боевыми медалями на груди («За взятие Берлина» и «За победу над Германией») не спеша и с удовольствием прошелся по знакомым улицам от вокзала до Фонтанного дома, где его ждала мать, недавно вернувшаяся из Ташкента (с сыном она не виделась почти шесть лет). Анна Андреевна в слезах обняла и расцеловала Лёву. Они проговорили всю ночь и не могли наговориться после стольких лет разлуки. Первая жена Пунина А.Е. Аренс умерла в эвакуации, и в квартире в Фонтанном доме освободилась комната, которую Лев Гумилёв и занял.

Утром он пошел в университет, где декан исторического факультета, известный ученый В. В. Мавродин встретил его ласково и приветливо, называя «Лёва», но, главное, разрешил на выбор: или поступить на очный, или на заочный, или сдать экстерном экзамены, за 4-й и 5-й курс. Лев выбрал последнее и за полтора месяца сдал десять экзаменов по всем недостающим предметам и защитил диплом. Характерная деталь: на комплексный экзамен по общественным дисциплинам, включавший все три составные части марксизма-ленинизма, высоко эрудированный экстернарий явился больным, с сорокаградусной температурой и, к удивлению строгих преподавателей, заявил: «Я хотел бы отвечать стихами!» — «Позвольте, — нахмурились экзаменаторы, — какие стихи могут быть по диалектическому материализму и истории партии? Что за вопросы в вашем билете?» — «"Закон отрицания отрицания" и "Народничество в революци­онном движении"». — «Так что же?» И тридцатитрехлетний студент без запинки прочел стихотворение Николая Заболоцкого, раскрывающее преемственность в развитии и главу из поэмы Бориса Пастернака «Девятьсот пятый год», где рассказывалось о народнических истоках Первой русской революции. Экзаменаторы по достоинству оценили оригинальный ответ…

После получения университетского диплома Гумилёв успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру Института востоковедения. Он приступил к занятиям, а летом вновь поехал в археологическую экспедицию под руководством любимого профессора и старшего друга М. И. Артамонова. Все вроде бы складывалось как нельзя лучше. Но 14 августа 1946 года было принято и опубликовано печально знаменитое постановление ЦК ВКП (б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"», содержавшее критику Анны Ахматовой и некоторых других советских писателей. Началась беспрецедентная травля поэтессы: ее исключили из Союза писателей, лишили продуктовых карточек и возможности публиковаться. В официальных инстанциях от нее отвернулись все — от начальников до секретарш. С ней перестали здороваться, а кое-кто, завидев издали опальную советскую Сафо, воровато оглядываясь, переходил на другую сторону улицы.