Лев Гумилев

Уже на склоне лет Л. Н. Гумилёв делился с друзьями воспоминаниями: как и когда пробудился в нем интерес (перешедший в страсть) к истории Срединной Азии: «Когда я был ребенком и читал Майн Рида, я неизменно сочувствовал индейцам, защищавшим свою землю от "бледнолицых". Но поступив в университет и начав изучать всеобщую историю на первом курсе, я с удивлением обнаружил, что в истории Евразии есть свои "индейцы" — тюрки и монголы. Я увидел, что аборигены евразийской степи так же мужественны, верны слову, наивны, как и коренные жители северо­американских прерий и лесов Канады. Но больше всего меня поразило другое. Отношение цивилизованных европейцев к индейцам ничем не отличалось от их отношения к тюркам и монголам. И те, и другие считались равно "дикими", отсталыми народами, лишенными права на уважение к их самобытности. "Господи, — подумал я, — да за что же им такие немилости?” Но моя попытка разобраться в вопросе столкнулась с немалыми сложностями. Целостной истории тюрок и монголов просто не было. Тогда-то я и решил заняться этой темой сам».

Любовь к Востоку Льву Гумилёву передалась, так сказать, по отцовской линии. Сызмальства он знал наизусть почти все стихотворения из дважды издававшегося сборника Николая Гумилёва «Фарфоровый павильон», куда вошли свободные переложения стихов великих китайских поэтов (в частности, Ли Бо и Ду Фу) и поэтические зарисовки, посвященные Индокитаю. Начиная с 50-х годов XX столетия активно переводила китайскую классику и Анна Андреевна (среди прочего ей принадлежит перевод знаменитой лирико-философской поэмы «Лисао» родоначальника китайской классической поэзии Цюй Юаня). Переписка Ахматовой с сыном насыщена китайской тематикой. В одном из писем Лев Николаевич даже подчеркивает, что «влюбился в Китай » 17 апреля 1956 года (за месяц до освобождения из лагеря) он вновь сообщает: «<…> Читаю Сыма Цяня в третий раз с неослабевающим восторгом. Все больше чувствую древний Китай, это меня очень обогатило»[30] .

Письма матери свидетельствуют о том же самом. Анна Андреевна как могла старалась помочь сыну в освоении «гуннской проблематики»: «19 ноября 1954. Дорогой Лёвушка, я снова провалялась целую неделю, но почему-то мне кажется, теперь все с болезнью кончено. Про Ань Лу-шаня (VIII в.) спрашивать никого не пришлось: я сама натолкну­лась на него в книге Фицджеральда. Почему ты думаешь, что он был хунном? Мой автор говорит, что он был "a Turk of the Kitan tribe " [англ. "турок из китайского племени"] очень низкого происхождения, род [ился] за Вел [икой] Стеной в стране Liao Tung (Южная Маньчжурия). В детстве он был взят в плен или продан как раб китайскому офицеру северного погр [аничного] гарнизона. Затем, выказав военные таланты, стал сначала офицером, после – генералом. Отличался хитростью и тешил императора грубыми шутками и незнанием этикета. Стал любимцем красавицы Jang Kuei Fei – наложницы императора (Ming-Huang ). Карьера Ань Лу-шаня была блестящей. Он был назначен губернатором пограничной провинции Liao Tung и командовал лучшими войсками империи. В 750 он вопреки закону получил титул "second-class Prince" [англ. ненаследный принц].

Был обвинен в измене братом красавицы, но сумел оправдаться. Jang Kuei Fei усыновила его. Имп [ератор] безмерно доверял ему. В 755 Ань Лу-шань сбросил маску. Успех его был полным. Лучшие войска были под его командованием. Он перешел Желтую Реку, захватил Lo Jang и т. д. Дошел до столицы, двор бежал. В армии императора вспыхнул мятеж, и солдаты требовали головы Jang Kuei Fei – покровительницы Ань Лу-шаня. Она была задушена. Бо-Цзюй-и написал об этом нравоучительную поэму: "Everlasting wrong" [англ. Вечная несправедливость]. (Об Ань Лу-шане см. Предисловие Эйдлина к Бо-Цзюй-и).

После взятия Ch'ang An'a Ань Лу-шань больше не имел успехов. Новый имп [ератор] Su Tsung выслал против него население северо-запада и получил значительную помощь от дружественных Китаю народов: среднеазиатцев, тюрок и даже арабов, кот [орых] прислал калиф. Ань Лу-шань и его сын были убиты и заменены другими претендентами. Война длилась еще 10 лет и кончилась в 766 г.

Вот и все, что я могу сказать тебе об Ань Лу-шане, а то, что все это происходило в золотой век китайской поэзии – ты и сам знаешь.     У нас зима, но я еще не выходила из дому после болезни. Целую тебя крепко. Не хандри. Мама.

P. S. Посмотри еще в книге Бо-Цзюй-и на стр. 222 упоминание об Ань Лу-шане и на стр. 222 забавный эпизод с лебедем и письмом из "Ханьской истории". Эйдлин мне сказал, что м. б. сюнну не были хуннами, но Фицджеральд думает иначе. Другой востоковед высказал предположение, что китайцы называли "сюнну" все бродячие племена (за Вел [икой] Стеной) за северной границей, так же, как называли "ма" или "му" такие же племена на юге <…>».