Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

— Видимо, ты не знаешь, что убийца, который однажды пытался тебя убить, был послан мною. Тогда тебя закрыла своим телом добрая женщина, а неудачника ты приказал отпустить в добром здравии. Этот несчастный сумел вернуться в Африку, он пришел ко мне и сказал, что Великому понтифику невозможно причинить вред, ибо его защищает сам Господь. Затем человек, который пролил крови больше, чем я выпил вина, удалился в горы, чтобы, питаясь кореньями и саранчой, замаливать свои грехи и помогать тем, кто оказался в беде. Я ему не поверил, а решил, что моему посланнику просто не повезло и он лишился разума. К моему изумлению, в горы к раскаявшемуся убийце стали ходить манихеи, как к учителю, познавшему истину. Больше я не смог из числа братьев найти помощников для своего (как я считал) справедливого дела. Но я не отказался от своей ужасной клятвы…

Когда Гейзерих затеял свой поход на Рим и призвал всех желающих его грабить, я в числе первых занял место на корабле. Тут уж я надеялся рассчитаться с тобой либо чужой, либо собственной рукой. Со мной плыли последователи епископа Доната, которые только себя и считали истинными христианами. Впрочем, я с ними подружился, потому как мыслили мы почти одинаково, только наши заблуждения назывались разными именами. Донатисты презирали всех христиан, которые общались с земной властью, а поскольку ты, по слухам, был дружен с императором, то был для них врагом. Эти люди, по сути, были разбойниками, но называли себя несущими справедливость. Они отнимали у людей побогаче ценности и отдавали их бедным.

— Так это они ограбили церковь и лишили жизни двух монахов? — догадался Лев.

— Да, — согласился Виктор. — Донатисты рассчитывали, что во время грабежа Рима они отведут душу и насладятся любимым занятием. Однако вандалы, мавры и берберы столь скоро очистили Рим от всего ценного, что наши донатисты остались без работы. И они решились на то, чего боялись совершить вандалы — последователи учения епископа Ария. Как жаль, что люди, принявшие Христа, считают друг друга врагами и готовы терзать братьев не хуже язычников или даже хищных зверей! — вдруг в сердцах воскликнул епископ.

— Мир наш разнообразен, в Европе, Азии, Африке люди по-разному воздают должное Спасителю, во многих церквях имеются различия в богослужении, и в этом нет ничего ужасного, — ответил Лев. — Однако некоторые епископы хотят быть умнее Господа, они искажают Его слова и невольно идут по пути, который указывает лукавый. Все ереси пусть будут по заслугам осуждены, хотя некоторые из них в определенной своей части содержат нечто истинное. Взять хотя бы Ария, учение которого приняли вандалы… Этот епископ, говоря, что Сын Божий меньше Отца и сотворен Отцом, и полагая, что Сам Святой Дух создан так же Отцом, как и все, таким великим нечестием погубил себя, однако вечную и неизменную Божественность, которую он не распознал во всеединстве Троицы, все же, в сущности, Отца не отрицал.

— Среди тех, кто называл себя христианами, но грабил церковь и убивал монахов, я отыскал того, кто был готов исполнить мою клятву, — холодея от ужаса и сгорая от стыда, признался Виктор. — Я был уверен, что этот человек совершит свое черное дело, потому что ненавидел тебя не менее, чем я. Мне захотелось собственными очами лицезреть, как ты будешь умирать, как исполнится моя клятва (до чего дошел я в своей ненависти!). Словно завороженный, шел я за исполнителем моей воли. Я видел, как этот человек бросился вперед с обнаженным оружием, еще мгновение, и должно свершиться то, ради чего я жил последние пятнадцать лет. Но случилось невероятное: некто невидимый поставил у него на пути столь же невидимое препятствие, и человек за мгновение до того, как стать убийцей Великого понтифика, вдруг сам себя убил. Случившееся настолько было невероятным, что я три дня размышлял, не выходя из дома, не прикасаясь к пище, не слыша и не видя того, что творилось вокруг. И наконец меня осенило: Великого понтифика невозможно убить, потому что тебя, Лев, охраняет сам Спаситель. Ты не умрешь до тех пор, пока будешь нужен Ему на земле. А я почувствовал себя величайшим преступником и грешником, осмелившимся противостоять воле Господа. Назначь мне, Великий понтифик, любое наказание, и я сочту его недостаточно суровым для себя.

— Ты прощен, Виктор, отпускаются тебе грехи твои, — Лев осенил гостя крестом.

— Мне не искупить содеянного и тремя жизнями, если б они у меня были! — воскликнул Виктор. — Я не заслуживаю твоего прощения. Прикажи легионерам схватить меня и казнить.

— Всякий сожалеющий о греховных деяниях своих заслуживает прощения. Твое раскаяние я увидел.

— Но мои грехи… они слишком велики, — невольно продолжал спорить Виктор.