6 июля 452 г. Аттила объявил Великому понтифику, что покидает Италийскую землю. По всеобщему желанию граждан этот день стал ежегодным праздником, в храмах совершались благодарственные молебны. Спустя несколько лет Лев с удивлением и горечью увидел, что в обычное воскресенье в храмах больше народа, чем в праздник избавления от смертельной опасности — когда на защиту римлян встали небесные покровители — Петр и Павел. Стоило Великому понтифику выйти на улицу, и стали понятны причины малолюдности в храмах. Люди в дни нового римского праздника устремлялись в общественные места, к празднику спасения Рима от Аттилы налаживались грандиозные представления в цирках и в театрах. Так было в прежние языческие времена, и память народа сохраняла древние традиции. Единственное отличие: торжества обходились без гладиаторских боев. "Если б римляне не утратили желания сражаться и у них имелись бы пленные, то арены цирков украсились бы человеческой кровью", — с горечью предположил Лев.
Великий понтифик не мог равнодушно взирать на полупустой храм в праздничный июльский день. В его проповеди прозвучал упрек римлянам:
— Праздник, — говорил Великий понтифик, — в память дня нашего испытания и освобождения, в который весь верующий народ стекался благодарить Бога, — этот праздник скоро позабыт всеми; немного людей присутствует на нем; это наполняет мое сердце и болью, и ужасом. Мне стыдно говорить об этом, но я не могу молчать: преданность к демонам сильнее, чем к апостолам, и постыдные зрелища привлекают народ больше, чем места, где пострадали мученики. Кто спас этот город? Кто освободил его от плена? Кто избавил его от убийств? Игры в цирках или попечения святых?
Последняя свадьба
Грабеж североиталийских земель в некотором роде поднял настроение гуннам, потерянное где-то на Каталаунских полях, но гнев их утишился только на время. Наивно было бы полагать, что небесные знаки в один миг превратили воинственных кочевников в мирных земледельцев. Гунны, конечно, умирали не столь охотно, как на заре своей европейской истории, но и добывать собственным трудом вещи, необходимые для жизни, не желали.
Кочевники привыкли к постоянному движению, и правитель их никогда не оставался в состоянии покоя. Аттила не мог не воевать, пока гуннов окружали другие народы, — точно так же, как виноградарь не мог не собирать спелые гроздья с виноградной лозы. Едва спустившись с северных склонов Альп, он отправил послов к императору Востока — Маркиану. С последнего предводитель гуннов потребовал уплаты дани, обещанной покойным Феодосием, в противном случае обещал прийти во владения Маркиана и взять то, что причиталось. Послам Запада Аттила напомнил, что невесту Гонорию следует все же выдать ему вместе с приданым. "Поступая таким образом, он, лукавый и хитрый, в одну сторону грозил, в другую — направлял оружие, а излишек своего негодования излил, обратив свое лицо против вестготов", — передает повадки Аттилы историк Иордан.
Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая кочевала за рекой Литер. На их стойбища и устремились воины Аттилы из Дакии и Паннонии — недавних римских провинций, которые гунны теперь считали своим отечеством. Но "излишку негодования" суждено было столкнуться с серьезным препятствием, которое и помешало ему разлиться по всей Галлии.
За передвижениями опасного врага зорко следил король вестготов, и, конечно, Торисмунд понял, чем грозит ему покорение соседей. С неменьшей расторопностью он пришел на выручку аланам, и вместе с ними встретил войска Аттилы. Битва была почти столь же упорной и кровопролитной, какая произошла до того — на Каталаунских полях. Гунны, не ожидавшие иметь своими противниками одновременно и аланов, и вестготов, спешно покинули поле боя, оставляя убитых и раненых.
Аттила и после этой неудачи не впал в отчаянье и даже случай он пытается обратить в свою пользу. Изрядно потрепанное войско гуннов, возвращаясь после очередной встречи с вестготами, забрело на земли бургундов. На этот раз сражаться со свежим противником гунны желания не имели, а бургунды не сочли себя столь храбрыми и многочисленными, чтобы противостоять самому воинственному народу. Закончилось тем, что король бургундов пригласил Аттилу в свое жилище. На пиру правитель гуннов увидел дочь короля, и многочисленные неприятности сами собой отодвинулись за горизонт его мыслей.