Лев Ландау

— Чудесный человек, — вздыхая, говорит она об одном из близких знакомых. — Он никогда не изменял своей жене.

— Ну, это зря, — не задумываясь, выпаливает Дау. — Если мужчина такой лодырь, от него мало толку.

Казалось, всю жизнь ему не дают покоя лавры Дон Жуана. Известно, что семидесятипятилетний Бернард Шоу на вопрос: «Как бы вы хотели умереть?» — ответил: «От руки ревнивого мужа!» Дау был в восторге от этой фразы. Она вошла в число тех шуток, которые повторялись бесконечно. Друзья и аспиранты говорили: «Ну, Дау завел свою любимую пластинку».

Дау возвращается домой. В комнате жены горит свет. Он тихонько стучится к ней в дверь.

— Коруша, ты спишь?

— Нет.

— Ты знаешь, меня сейчас спустили с лестницы! — с сияющим видом сообщает он.

— Ты не ударился? — пугается жена.

— Нет, я успел схватиться за перила. Как ты думаешь, сейчас не поздно позвонить Артюше? Половина двенадцатого.

— Позвони лучше завтра, — советует она.

Оказывается, некая супружеская пара пригласила его на чашку чаю. Дау не сводил глаз с хозяйки дома. Муж ее не выдержал и весьма резко заявил, чтобы Лев Давидович к ним больше не приходил.

— Особа плакала, субъект злился, а я вовсе не торжествовал, — рассказал Дау Алиханьяну.

При всем своем уважении к прекрасному полу Дау все же считал, что физиком-теоретиком женщина стать не может. Как-то один из его учеников, Алексей Абрикосов, попытался устроить в аспирантуру свою дипломницу и обратился к Дау.

— Она ваша любовница? — осведомился патрон.

— Нет.

— Но, может быть, вы надеетесь, что она станет ею?

— Дау, ну что такое вы говорите! — возмутился Алеша.

— В таком случае, я вас выручу. Я не возьму ее в аспирантуру. Так ей и передайте.

Однажды Кора рассказала о своей институтской подруге, которая всю жизнь была влюблена в мужчину, совершенно к ней равнодушного, и страшно страдала.

— Такая милая и такая несчастная! — сокрушалась Кора.

— Стыдно быть несчастной, — возразил Дау. Сказал, как припечатал.

— Но ведь это не зависит от человека…

— Именно от человека и зависит его счастье. За редкими исключениями.

Дау постоянно держал себя под контролем.

— Я не потускнел? — спросил он как-то у старой знакомой.

— О нет! Нисколько! — смеясь, ответила она. — Это вообще невозможно!

— Как странно: женщины обычно так следят за своими туалетами, чтобы все было по моде, и так мало внимания уделяют выражению лица, что гораздо важнее всех нарядов. Лицо человека порой бывает как у медведя, я на такие лица стараюсь не смотреть, — как-то сказал он.

Утро. В голубой кухне с белоснежными занавесками особенно хорошо в час завтрака, когда стол уже накрыт и все дышит теплом и уютом.

Безупречно выбритый, радостный, Дау садится к столу, начинает, есть, разворачивает газету. Читает и с усмешкой произносит:

— Да-а, осрамились англичане! Иден, мужчина высокого роста, из тех, которые так нравятся Коре, а какой оказался скряга! Из-за каких-то там денег поднять весь этот скандал!

Дау писал Коре прекрасные письма:

«Единственное, чего мне хочется, это чтобы ты была счастливой. Счастливой ты должна быть обязательно, все равно, хочешь ты этого или нет. И то, что ты всячески саботируешь счастье, пытаясь быть несчастной под всяческими жульническими предлогами, меня совершенно возмущает», — писал он ей летом 1939 года.

Через несколько дней он старается объяснить свою мысль более подробно:

«Для того чтобы я не нервничал, самое главное, чтобы тебе было хорошо, и даже не просто хорошо, а очень хорошо, и притом все время. Ведь я отвечаю не только за то, чтобы у тебя не было неприятностей, а чтобы ты была вообще счастливой», — говорит Дау в другом письме. «Если бы я только мог быть уверен, что ты совсем, совсем счастлива!» — восклицает он.

Иногда жалуется:

«Как жалко, когда от тебя нет писем, чтобы перечитывать их. Те письма, которые пришли за время моего отсутствия, к сожалению, совсем для этого не годятся. Ты не думай, Корунечка, что это оттого, что они “плохие”; дело просто в том, что когда я читаю их, то мне кажется, что тебе очень плохо, и от этого становится очень грустно. Ведь я так люблю мою чудную сероглазую блондинку, которая хитрым образом ни за что не хочет быть счастливой».

Он пишет ей о проблемах жизни, и слова его убедительны:

«Ведь мы живем только один раз, и то так мало, больше никакой жизни не будет. Ведь надо ловить каждый момент, каждую возможность сделать свою жизнь ярче и интереснее. Каждый день я с грустью думаю о том, сколько неиспользованных возможностей яркой жизни пропадает. Пойми, Корунечка, эта жадность к жизни ничем не мешает моей безумной любви к тебе».

Дау не удалось сделать ее счастливой. Он это знал. Иначе бы не называл Кору страдалицей.

Конечно, его в этом нельзя обвинять. Когда я стала доискиваться, почему же Кора «ни за что не хочет быть счастливой», Надя ответила:

— Там было запрограммировано совсем другое.

А бабушка — еще понятнее:

— Такой характер. Мрачный. Она и девочкой была такая.

Однажды я спросила у Коры, была ли она счастлива. Она разрыдалась и долго не могла успокоиться. Потом в момент откровения у нее вырвалось: