Лев Ландау

Ландау интересовался людьми совершенно искренне. Быть может, поэтому многие поверяли ему свои сердечные тайны.

Однажды двадцатилетний юноша пожаловался Дау на странное поведение любимой девушки. Дау грустно улыбнулся:

— Бойтесь странностей. Все хорошее просто и понятно, а где странности — там всегда скрыта какая-нибудь муть.

В другой раз немолодая, измученная женщина спросила совета: разводиться ли ей с мужем, если она его разлюбила.

— Уже самый факт, что возник такой вопрос, исключает все сомнения в целесообразности развода.

— А как мне быть с дочкой? Она собирается замуж, он тоже студент, учатся оба плохо…

— Вы хотите передать ей свой жизненный опыт, а это невозможно.

Особенно запомнилось полуотеческое-полудружеское отношение Дау к санитарке Тане Близнец. Когда он выздоравливал после ран, полученных в автомобильной катастрофе, Таня находилась возле него неотлучно. За ее доброту и мягкий характер Дау испытывал к ней сердечную благодарность. Единственное, что его волновало, — это спокойное отношение Тани к тому, что она не замужем. Искренне желая Тане счастья, Дау убеждал ее, что нельзя оставаться одной, что нет ничего печальнее одинокой старости, что надо усиленно искать себе спутника жизни. Таня отнекивалась, что ей, мол, тридцать, что время упущено и она ничего не хочет менять в своей судьбе. Однако через два года Таня счастливо вышла замуж, у нее родилась дочка.

Как-то вечером речь зашла об одном из старых знакомых, у которого была жена и двое детей и который вдруг стал отцом внебрачного ребенка и с тех пор вел изматывающую жизнь, разрываясь между двумя семьями.

— Балаган, — махнул рукой Дау. — Такие мужчины меня всегда удивляли.

Но ни в чем так не сказывалась цельность натуры Дау, как в вопросах гражданского долга. Тут он был непоколебим, и выражения, которые он употреблял, были резки:

— Н. лодырь, мразь, заставить его работать так же невозможно, как заставить родить ребенка. Он просто не способен на это!

Он был убежден, что благодушное отношение к лодырям недопустимо, что их надо открыто презирать, высмеивать, бойкотировать, ибо это общественное зло, а со злом надо бороться.

Очень не любил болтунов.

В Коктебеле одному начинающему поэту сказал:

— Ваши стихи о дружбе напомнили мне известные слова Герцена: когда у него спросили, верит ли он в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, Герцен ответил: «Да, но этого рождаются дети». Любовь — святое чувство, бояться его не надо. Надо бояться отсутствия любви и плохих стихов о любви.

И снова хочется сказать несколько слов о том, что Ландау был прирожденным учителем. Учить, воспитывать — это было у него в крови, причем он воспитывал не только молодых физиков: автору этих строк, как уже упоминалось, пришлось испытать его влияние на собственном опыте.

Когда я, еще будучи студенткой Института иностранных языков, сказала Льву Давидовичу, что хочу перевести на русский язык комедию Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», он только рукой махнул:

— Где уж такому лодырю, как ты, перевести пьесу!

Меня так задел его насмешливый тон, что я чуть не расплакалась. Помню, я начала говорить, что у меня уже переведено несколько сцен, но он покачал головой и снова погрузился в чтение газеты. С этого дня я жила одной мыслью: доказать Дау, что я все-таки сумею перевести пьесу. С энергией, дотоле мне не свойственной, я принялась за работу и через полтора месяца сообщила Дау, что пьеса переведена и что теперь я предложу ее одному из московских театров. Дау с сомнением пожал плечами:

— Попытка не пытка, только вряд ли у тебя что-нибудь получится.

Помню, как после подписания договора с Театром имени Пушкина я позвонила Дау с Тверского бульвара. На мое сообщение он ответил пословицей:

— Бывает, что и корова летает.

Но в день премьеры он признался, что спектакль ему очень понравился. Будучи убеждена, что он помнит свои обидные реплики не хуже меня, я спросила, отчего он не верил, что мне удастся чего-нибудь добиться.

— Разве? — удивился Дау. — Это тебе показалось.

Но, конечно, больше всего он воспитывал своих учеников, физиков. Когда ему стало известно, что один из них из — за несчастной любви начал пить, Дау спросил у него, не собирается ли он менять профессию. Тот ответил отрицательно.

— Я ни в какой степени не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь. Вы вправе развлекаться таким жалким образом — я говорю о вашем пристрастии к алкоголю, как вы, вероятно, уже догадались. Должен вам, однако, сказать, что пьющих теоретиков не бывает. Это статистические данные, с коими трудно спорить.

Собеседник промолчал. Ему нечего было сказать. Однажды я провалилась на экзамене и в очень скверном настроении поехала на Воробьевское шоссе.

— Ты больна? — спросил Дау. — Что-нибудь случилось?

— Нет. Плохое настроение…

— Его надо оставлять под подушкой.

Сам он жил, радуясь и яркому солнечному дню, и теплому ветру, и стихотворению, и хорошенькому женскому личику, повстречавшемуся на улице, — радуясь жизни…

В конце пятидесятых годов Ландау начал разрабатывать серьезную тему с Кареном Аветовичем Тер-Мартиросяном.