Лев Лангедока

— Поверьте, — продолжал Леон, — я не настолько нуждаюсь в близости с женщиной, чтобы настаивать на ней в тех случаях, когда меня не хотят.

В доказательство собственной правдивости он отошел в дальний конец сеновала и устроился возле ставней.

Мариетта, успокоенная тем, что ей не придется провести ночь в опасном одиночестве, улеглась на солому как можно дальше от Леона. Но даже на таком расстоянии возбужденное воображение Леона было сосредоточено на ее теле, от которого исходил еле уловимый аромат лаванды. Он крепко смежил веки и постарался уснуть. От простой деревенской девушки вряд ли могло бы пахнуть лавандой, особенно от девушки, которая только что пробежала несколько миль по густому лесу, в то время как за ней по пятам гналась целая деревня. Соблазнительный запах продолжал беспокоить Леона, и он то и дело ворочался с боку на бок. К тому же ему было зябко, несмотря на плащ и солому. Вдруг он услышал негромкий всхлип… потом еще один. Леон открыл глаза:

— Вы плачете?

— Нет. — Сдавленный ответ был явно ложным.

Леону припомнились языки пламени погребального костра.

— Вы плачете о своей бабушке?

Ответа не последовало, но звуки плача стали громче.

— Хозяин постоялого двора сказал мне, что она умерла еще до того, как ее потащили на холм. Инквизитор одержал мнимую победу. Вам нет нужды плакать.

— Нет, есть! Я любила ее, а теперь она умерла. У меня никого не осталось. Совсем никого.

Леон не привык к положениям, из которых не мог найти выхода. Плачущие женщины обычно вызывали у него раздражение, но эта женщина плакала из-за подлинного горя, а не по случаю потери какой-нибудь безделушки. Он повернулся на бок и вгляделся в темные очертания ее фигуры. Мариетта лежала, прижав колени к груди и закусив кулак, — видимо, таким образом она старалась подавить рыдания.

Леон вытянул руку и прикоснулся к ее плечу. На сей раз Мариетта не отпрянула.

— Она была хорошей, а не плохой. Доброй. Не было такого дома в Эвре, в котором бы не получали от нее лекарства или притирания.

Леон ласково обнял Мариетту и прижал к своей груди, стараясь успокоить. Он гладил ее по голове, пока она не выплакалась до полного изнеможения. Он чувствовал себя так, словно утешает и баюкает малого ребенка, и это казалось ему совершенно необычным. Волна нежности окатила его, однако он тут же осудил себя за глупость. Его воротник из дорогого кружева никогда еще не использовали в качестве носового платка. Он решил, что утром поведет себя менее обходительно.

Постепенно дыхание Мариетты сделалось более легким, уже не прерывистым, а ровным и глубоким. Леон приподнял ее голову со своего плеча и уложил, спящую, на солому, накрыв своим плащом. Потом лег рядом, прижался к ней всем телом, чтобы согреться, и закрыл глаза. Теперь он убедился, что запах лаванды не был плодом воображения, но исходил от ее волос.

На рассвете Леона разбудили петухи и куры, с шумом хлопающие крыльями. В щели ставней пробивался слабый свет. Леон осторожно открыл их и посмотрел во двор. Дом хозяина усадьбы еще безмолвствовал, что было очень кстати. У него не было ни малейшего желания объяснять владельцу земельного участка, по какой причине они заночевали на его сеновале. Этот человек, вне всякого сомнения, был бы очень рад сообщить тем, кто явится к нему с расспросами о беглецах, что они совсем недавно покинули пределы его владения и еще не успели убежать далеко.

Мариетта повернулась во сне и пробормотала что-то невнятное. Леон взглянул на нее и нахмурился. Ее спасение доставило ему удовольствие подраться всласть с опасным противником, а ее категорический отказ принять его авансы прошедшим вечером позабавил. Но сейчас, при свете утра, он ничего иного не желал, как только поскорее продолжить свой путь к Элизе, а спящая у его ног девушка становилась для него обузой, от которой следовало избавиться.

Он слегка подтолкнул Мариетту ногой, и она тотчас пробудилась, испуганно вскрикнув.

— Все хорошо, — успокоил он ее. — Вы в безопасности. Помните об этом?

Понадобилось несколько секунд, чтобы память к ней вернулась, и в глазах у нее отразился смертельный страх. Мужчина, который смотрел на нее, слегка сдвинув брови, спас ей жизнь. Он высокого роста, широкоплечий, с длинными, стройными ногами, одежда его щедро отделана кружевами, а бархатный плащ обшит каймой из блестящего шелка. Черные вьющиеся волосы падают ему на плечи. Нос орлиный, красивой формы. Губы, которые так легко складываются в усмешку, твердо очерчены. Он выглядел как человек, привыкший командовать. Как человек, который сам избирает свой путь.

— Благодарю вас за прошедшую ночь, — произнесла Мариетта, внезапно застеснявшись при этом своих босых ног и порванного платья.

Леон небрежно передернул плечами.

— Это пустяки. Дело привычное и ничем не примечательное.

— Для вас оно ничем не примечательно, месье! А для меня это гибель моей бабушки!