Лев Лангедока

Герцог оставил Леона, чтобы успокоить Элизу, и та прильнула к нему доверчиво, обняв рукой за шею, невзирая на присутствие своего нареченного.

— Анри! Мне страшно! В чем дело? Мне очень страшно! Прошу вас, не позволяйте Леону пугать меня. Не оставляйте меня с ним наедине. Я больше не хочу оставаться с ним наедине! Никогда!

— Обещаю вам, Элиза, никогда не покидать вас с этого дня.

— Никогда? — Она прижалась к нему еще теснее.

— Никогда.

Леон утратил к ним обоим всякий интерес. Он уже бежал вниз по лестнице, когда увидел Рафаэля, который стоял у входа в дом, отряхивая со своих рукавов дорожную пыль. Одного взгляда на лицо друга оказалось достаточно, чтобы он забыл о своей обычной выдержке.

— Что случилось?

— Мариетту преследуют как ведьму, — коротко ответил Леон. — Она приехала сюда с подарком для Элизы, а теперь оба они уже уехали.

— Оба? Я что-то не понимаю…

Рафаэль тотчас повернулся, готовый снова вскочить в седло.

— Охотник за ведьмами — это твой соперник в ухаживаниях за Селестой. Кузен Элизы.

Анри выбежал во двор.

— Куда, черт побери, он мог увезти ее? — спросил герцог. — В Монпелье? В Тулузу?

— Нет. — Леон осадил коня, сдерживая нетерпение как можно скорее приступить к действию. — Думаю, это не Монпелье и не Тулуза, не тот город, куда я мог бы легко добраться. Париж? Нет, потому что Мариетта могла бы огласить свои обвинения против Монтеспан. Но куда? Куда, помилуй Бог, он мог ее увезти? Где он может ее судить и сжечь как ведьму без всяких хлопот?

— Ты видела кого-нибудь, кто уезжал от мадам Сент-Бев? — обратился Анри с вопросом к девочке-гусятнице.

Худенькие плечики приподнялись под дырявым платьишком.

— Только госпожу, которая ухаживала за мадам, и знатного господина вроде вас. Больше никого.

— А в какую сторону они поехали? — спросил Анри, жестом давая понять Леону, чтобы тот молчал. Одно слово, сказанное им, могло напугать ребенка и сбить с толку, и тогда у них не будет вообще никаких сведений.

Девочка услужливо показала, в какую сторону, и Леон с Анри отъехали, недовольные друг другом, и только Рафаэль задержался и тоже задал вопрос:

— А ты ничего не подслушала? О чем они говорили?

Он показал девчушке золотую монету. Черные глазки малышки алчно сверкнули, и гусятница протянула руку вверх ладошкой.

— Госпожа спросила, поедут ли они в Эвре.

Рафаэль бросил ей монету и поскакал галопом вдогонку за отцом и Леоном, которые уже успели отъехать на порядочное расстояние.

— Эвре! — выкрикнул он во весь голос. — Мариетта спрашивала, едут ли они в место под названием Эвре.

Леон ощутил прилив уверенности. Эвре! Какой же он дурак, что сам до этого не додумался!

— А как насчет свежих лошадей и провизии? — поинтересовался герцог.

— Мы купим лошадей, когда они нам понадобятся, а поесть сможем и в седле. И призовем каждого дееспособного мужчину между этими местами и Тулузой последовать за нами.

— Клянусь мессой, это потруднее ухаживанья, — сказал Рафаэль, подъехав к Леону и вытирая вспотевшее лицо.

Леон ему не ответил. У него не было сил вести пустые разговоры. Он думал только о том, как догнать щеголеватого Мориса и его пленницу, но пока что им это не удавалось. Казалось, они двигались к Эвре с той же скоростью, как они с Мариеттой удирали оттуда. И в ту же минуту, как они туда доберутся, будут приготовлены дрова для погребального костра Мариетты — если это уже не сделано заранее.

Леон нахлестывал и нахлестывал своего коня в отчаянной жажде заметить издали золотисто-рыжие волосы Мариетты, но дорога впереди неизменно оставалась пустынной, и страх его возрастал с каждой минутой.

— Дайте людям пива! — раздался громогласный приказ, когда Мариетту стащили с ее кобылы и едва не затоптали разбушевавшиеся мужчины.

Туго затянутый на запястьях ремень причинял Мариетте ужасную боль, когда ее стащили с лошади. Злорадствующие крестьяне сторонились, уступая Морису дорогу, пока он шел к заросшей травой тропе, которая вела на холм.

— Как насчет суда? Инквизитор ее дожидается.

— Тогда ему придется подождать, — мрачно ответил Морис. Для судебного процесса не было времени: чем скорее он выполнит свою миссию и уедет в Париж, тем лучше. — Костер готов?

— Уж несколько недель, как готов. Ни одного дождя не выпало, так что огонь будет что надо!

Дважды Мариетта оступалась и падала на землю, и каждый раз ее грубо поднимали на ноги. У нее были причины благодарить Мориса за его бессердечное отношение к ней во время их пути: продолжительное отсутствие пищи и воды сделали ее почти бесчувственной. Лица окружающих людей расплывались перед глазами, а какофония выкриков не доходила до слуха.

Столб был глубоко врыт в землю, вокруг него навалены кучи хвороста. Ноги и особенно ступни Мариетты покрылись царапинами и кровоточили, пока Морис при помощи добровольцев втаскивал ее на самый верх кучи хвороста. Свободным концом ремня он привязал ее к столбу. Море лиц разомкнулось, когда инквизитор направлялся к ней, а его черный плащ развевался от вечернего ветра, словно крылья гигантской хищной птицы. Солнце быстро садилось, опускаясь за горизонт в ореоле кроваво-красной дымки.