Лев любит Екатерину

Это не прибавило санкам устойчивости. Раз они опасно накренились, но Гришан выровнял их, привычно перекинув вес тела на другую ногу. Уже у самого подола холма седоков сильно тряхнуло на неприметном ухабе, и почти сразу же сзади врезался чей-то лебедь. Изогнутый нос чужака больно ударил Орлова промеж лопаток, он не удержался, полетел через голову, сани с Катюшей повалились на бок, девушка выпала из них и, сцепившись с братом, покатилась в сторону.

Гришан смертельно испугался, что сейчас на них кто-нибудь наскочет на полной скорости, и сграбастал сестру в объятья. Сзади несся деревянный гусь. Его испуганные седоки кричали, но ничего не могли сделать. Орлов привалил Катюшу своим телом к земле, полозья со свистом проскользнули в локте от них.

– Ты цела? Цела? Ты не ушиблась?

Катя лежала под ним, как-то странно глядя на брата. Ее коленки упирались ему в пах, вызывая не те мысли.

– Вставайте, сударыня. – Гришан старался не смотреть на нее. Открывшаяся им правда, потрясла обоих. Говорил же он этому бездельнику Пиктэ: нужна мадама. Но Катюша возражала сама: какая при фрейлине может быть гувернантка? Теперь вот доигрались!

Припадок с Като случился той же ночью. Встала попить. Прошлепала босиком к столу, налила стакан, но не удержала в руках. Видела, как вода огромной бесформенной каплей переливается в воздухе, падая на пол.

Ноги подкосились, и вставший вертикально паркет ударил ее по затылку. Хорошо, что Гриц не уходил сегодня к себе. Он вскочил, перенес Екатерину на кровать, позвал камер-фрау, послал за лейб-медиком Роджерсоном. Тот уже видел императрицу в таком состоянии и знал, что делать.

– Ничего утешительного вам не скажу, – заявил врач, моя руки. – Ее Величество дама немолодая. Ей надо себя беречь. А среди множества трудов… Вы знаете, что она и ночью работает? Время сейчас тяжелое. – Медик по-свойски пошевелил рукой черные волосы Екатерины. – Когда мы начинали войну, не было ни одного седого. Теперь посмотрите, – он открыл Григорию побелевшие пряди. – Ну-с, будем пускать кровь.

Большой медный таз поставили у кровати, полная белая рука Като свесилась вниз. Роджерсон перетянул ее жгутом из полотенца и умело рассек скальпелем вену. Побежала густая темная струя. Капли забарабанили по дну.

– Как хорошее терпкое вино. А должна быть не гуще венгерского. Ей надо высыпаться, – с укоризной сказал врач, глядя на Григория. – Она жаловалась мне, что вы поздно уходите. Друг мой, поверьте, ее следует щадить.

Потемкин устыдился своей горячности и обещал беречь дорогой ему сосуд скверны.

…Като их не слышала. Ей мнилось, что она бежит, не зная дороги, не понимая, где находится. А сзади на нее наползал страх. Давящий, душный, до колотья в боку. Казалось, сердце сейчас выскочит через рот и будет подпрыгивать на подставленных ладонях.

Вдруг впереди показались люди. Они махали ей и звали к себе. Мужики, бабы с ребятишками. Вид у них был нерусский, говорили на каком-то непонятном языке и держались все вместе за грубо оструганную тополиную палку. Като не сразу разобрала, что это кособокий крест.

– Сюда! Сюда! – люди вдернули ее в свой круг.

Стоя среди них, женщина знала, что это крестьяне какой-то валашской деревеньки, через которую зимой проходила ее армия. Солдаты кормили их, и теперь они молятся за нее.

Она увидела, что все сгрудились в тесной глинобитной церкви, снаружи которой бушевало пламя. Лизало стены, но те не падали, хотя были сделаны из земли. И люди, закрывавшие ее люди, давно погибли. С ними случилось что-то ужасное. Потом, когда солдаты ушли.

Мальчик дернул Като за руку. У него была белая голова и обугленная, как кора, рубашонка.

– Тебе надо обязательно выйти, – сказал он, – и посмотреть, кто тебя преследует. Не бойся. Это трусливая тварь. Ее можно бить палкой по морде.

В руках у Като оказалось их сокровище в зазубринах от рубанка.

– Гриц! – ей чудилось, что она кричит. На самом деле губы императрицы едва шевелились. Полный таз темной крови стоял у кровати. Обессиленная Екатерина смотрела в потолок. За окном слабо брезжило утро.

– Гриц, помнишь, ты рассказывал мне про Родовозы? И что ты увез оттуда крест? Пусть он побудет у меня.

Глава 11 «Вдоль да по речке, Вдоль да по Казанке»

Покойный Бибиков не любил жестокостей. У него в загашнике лежало штук шесть увещевательных манифестов Ее Величества. Что проку? В кои-то веки правительство говорило правду – кашу заваривал Самозванец. Но пришедший в брожение народ верил только собственному вранью и нутром тянулся к батюшке государю Петру Федоровичу.

Снабдив этой писаниной подполковника Михельсона, командующий направил его с большим отрядом к Уфе. Начинавшие исподволь взмокать весенними ручьями башкирские степи задрожали под копытами уланских лошадей. Курляндский немец Иван Иванович служил уже вторую войну. Семь лет отвоевал с Пруссией, четыре года – с турками, брякал на груди наградами за Ларгу и Кагул, бунтовщиков на дух не переносил, своих баловать не собирался.