Лев на лужайке

Драматический актер Виктор Калинченко был длиннолиц и бледнолик; брови у него были украинские – черные, пышные, изогнутые; подбородок – от лучшего киноковбоя. Он был здорово пьян, но все необходимое проделал с грацией и пониманием того, что делает; обменялся рукопожатием с Никитой Вагановым, похвалил его именно за те два материала, за которые следовало хвалить, встал на нужное место и стакан взял со стола не только верным, но изящным движением. Прежде чем выпить, он пропел: «Две холодных звезды – голубых моих судьбы». Когда выпили по очередному стакану, Боб Гришков спросил:

– Когда показываешь царя, Витька? Учти, придем всем гамузом.

Калинченко ответил:

– Через пять дней. – Он закрыл глаза. – Знаете, что я понял?.. Что царь Федор понял… Самое страшное – ханжество! – Открыв глаза, он больно стиснул кисть вагановской руки. – Дайте мне слово не быть ханжой! Обещаете? Тогда я вам процитирую Евангелие от Луки… «Когда ж услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь… Люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную…» Да что Лука? Вся Библия пронизана ханжеством…

Витька Калинченко понравился Никите Ваганову, здорово понравился: типичная актерская внешность, прекрасный голос и еще то, что могло пригодиться именно для царя Федора – нервная энергия, сложность, способность к сосредоточению. Все, кажется, было у этого человека для роли царя Федора, и Никита Ваганов подумал, что, может быть, удача сама плывет в руки. Очень неплохо выступить в «Заре» в роли театрального критика, да и «Заре», наверное, нужна театральная рецензия из обычной области. Не все же писать о столице.

– Я сегодня певчая птичка, – сказал актер Калинченко. – С утра привязались мотивы Окуджавы, и я, честное слово, лопну, если не выпоюсь. – И он запел, на этот раз негромко, из уважения к трем журналистам. – «За что ж вы Ваньку-то Морозова…»

Это было только начало, старт, затем четверо переберутся в грязную и тесную комнату Калинченко, притащат с собой вино и бутылку водки, из которой Никита Ваганов не отопьет и грамма. С него хватило и вина, как выяснится очень скоро. Через пять минут после вселения в комнатушку актера Калинченко произошло неожиданное – уснул мертвым сном виновник торжества Борис Ганин. Сел за стол, с размаху, один, выпил стопку водки, покачнулся, повалился на замызганную кровать и уснул, так сказать, отпал.

– Пусть, пусть! – актер негромко настраивал гитару. – Я его знаю: через полчасика вернется в строй.

Актер демонстрировал чудеса. К их высокому столику он подошел прилично пьяным, выпил два стакана вина, потом еще один – уже перед выходом из погребка – и отрезвел так, что сейчас он оказался самым трезвым в компании, где один из бойцов уже вышел из строя. Настраивая гитару, он задумчиво глядел в темный угол комнатушки, ухо наклонил к гитаре, и брови у него были сладострастно-трагическими: таким бывает лицо у всех гитаристов, настраивающих свой инструмент. Он взял звучный аккорд и начал смотреть в переносицу Никиты Ваганова. Конечно, он это делал не потому, что хотел подладиться под него, платил за будущую хвалебную рецензию, но весь вечер он пел только для Никиты Ваганова и для одного Никиты Ваганова. Может быть, это объяснялось просто: песни Окуджавы он двум Борисам пел давно и часто.

– Спеть, что ли, Таганку? – сам себя спросил Калинченко, уже напевший десяток песен. – Мне нравится мотив, хотя песенка проста, как гвоздь. – Он закрыл глаза, закрыл красивые глаза красными от усталости веками. – Проста, как гвоздь, понимаете ли, товарищ Ваганов?

Борис Ганин безмятежно спал, Боб Гришков допивал и доедал, ненасытный зверюга, за окнами комнатушки неустанно скрежетали трамваи, совершая в этом месте крутой поворот. Спать, читать, думать, просто жить в этой комнате живому человеку было невозможно, и только, наверное, актер, пребывающий вне дома круглыми сутками, мог селиться в квадратном чулане, именуемом комнатой. А ведь, как случайно выяснилось, три месяца назад здесь жили трое – еще жена и ребенок Виктора Калинченко. Жена, конечно, не выдержала, убежала, и убежала не от Виктора, а от актеров и актерства.

– Не буду я петь Таганку! – внезапно ожесточенно прохрипел актер. – Не буду петь вообще! Хочу на воздух, хочу смотреть, как провожают пароходы. Друзья, уйдем отсюда, уйдем отсюда, друзья!

Боб Гришков, икая и покачиваясь, ответил:

– Хорошо! Пойдем смотреть, как провожают пароходы. Водку и вино берем с собой. Эй, ваше скотство, проснитесь! Борька, дело кончится холодной водой. Ты слышишь меня? Я не шучу! Идиот несчастный!