Лев пробуждается

Хэл промолчал, понимая, что по-прежнему прикован к Брюсу благодаря своей вассальной верности Рослину. При всем своем пылком стремлении выступить против пленителей потомков Древлий Храмовник был не настолько глуп, чтобы связать себя с Уоллесом, пусть даже победителем. После всего случившегося, с горечью подумал Хэл, хорошо, что государь Рослинский попридержал свою натуру, хоть и поздновато.

Приняв молчание Хэла за пассивное признание его упрека, Брюс смягчился и улыбнулся ему, кивком головы указав туда, где знакомая фигура, укутанная в шерстяной плащ, шествовала сквозь толпу, тянущую руки в мольбе, игнорируя всех с мягкой, застывшей улыбкой.

— Я прибыл сюда с парламента в Торфичене вместе с оным Джоном Стюардом, — изрек Брюс с лицом, подобным ледяной стене, — поведать Уоллесу, что Мори скончался. Поелику, похоже, он чересчур занят, дабы прибыть самолично.

— Скончался в день святого Малахии, — пророкотал Стюард, подоспевший к последним словам; Хэл увидел, как Брюс поморщился, и это его озадачило, но лишь на миг. Еще одна смерть; но теперь его чувства настолько занемели, что утрата сэра Эндрю Мори, балансировавшего на грани смерти с самой битвы при Камбаскеннете, едва затронула их.

— Это проклятье, павшее на него, если ни на кого больше, — многозначительно произнес Стюард, и Брюс сумел изобразить улыбку, внутренне присовокупив к груде проклятий еще одно в адрес всех, кто с постоянным занудством поминал всуе святого Малахию.

— Проклятье для всех, — пробормотал Киркпатрик, — поскольку теперь Уоллес остается единственным героем державы и командующим армии.

Бросив на него испепеляющий взгляд, Стюард с дрожанием завернулся в плащ поплотнее.

— Именно так. Теперь мы утвердим его как единственного Хранителя, как согласились в Торфичене.

— Именем короля Иоанна Баллиола, — с изрядной долей желчи добавил Брюс.

— Действительно, — любезно отозвался Стюард. — Епископ Уишарт сказал бы то же самое, не постись он в Роксбурге в плену у англичан — сколь болезненная утрата для королевства…

И улыбнулся в лицо Брюса, искаженное бурей чувств.

— Ну, хотя бы все нобили королевства наконец снова вместе. Вы и граф Бьюкенский, Комин Баденохский и все мы, остальные gentilhommes, будем стоять плечо к плечу, как стояли в Торфиченском парламенте, улыбаясь и соглашаясь. Раны Господни, коли я могу снести сие, так и вы сможете.

И смогут, поскольку альтернативой на роль Хранителя, видел Хэл, выступает либо Рыжий Комин Баденохский, либо Брюс, а ни та, ни другая клика на это не согласится. Стоит ли удивляться, что парламент учинили в Торфичене, в прецептории рыцарей Святого Иоанна, давно славящейся как убежище, которое вряд ли осквернят убийством. Занимаясь вопросом, что мог бы на это сказать Уоллес, Хэл жалел, что вообще оказался здесь, снова угодив в самую трясину. Хотя бы Хердманстон послужил передышкой от всего этого…

Для приличия поучаствовав в светской беседе достаточно долго, он удалился, до зуда в пояснице чувствуя неотступный буравящий взгляд Киркпатрика. Того Хэл и знать не желал, считая его не лучше Бьюкенова цепного пса Мализа. Смерти Фицральфа и Лисовина Уотти терзали его, не оставляя в покое, ибо он знал, кто в них повинен — Раны Христовы, да всем им известно, кто в них повинен, — но не мог предъявить доказательств, дабы привлечь его к ответу.

День был такой, что и черный пес взвоет. Промозглый, вымороженный мир переполняли страдания — от мук голода живых до потаенной скорби по мертвым. В вихре событий погрузка отца в повозку прошла чуть ли не между прочим, ибо истинным делом для Белантродича было обеспечить, чтобы великие и достославные согласились сделать Уоллеса единственным Хранителем, раз Мори скончался.

Дело было непростое для каждого, особенно для Хэла и хердманстонцев, потому что графа Бьюкенского отделяло не более двух десятков шагов от его родственника — низкорослого Рыжего Джона Комина с чопорно застывшим лицом, выступавшего от имени своего отца — больного Черного Джона, государя Баденохского.

И хотя Бьюкен был графом, значение имел только коротышка Рыжий Джон, поскольку именно он — после самого Баллиола — был облечен первостепенным правом притязать на шотландский престол в противовес Брюсам.

Бьюкены и Комины волками смотрели то на Брюса, то на Хэла, пока тот и остальные стояли, ощетинившись, как сторожевые псы на тонких поводках, не сводя глаз с Бьюкена и крадуна у него за спиной — Мализа Белльжамба. Их отнюдь не утешил вид его побитого лица со сломанным носом, хоть ему и хватало ума помалкивать и держаться вне поля зрения людей, готовых, как он знал, ринуться на него, обнажив клинки.