Лев пустыни

Проникнувшись теплыми временными чувствами к генуэзцу, Жанна теперь наверстывала упущенное время, почти круглосуточно находясь в его обществе.

После очередного жаркого свидания она вдруг поняла, что уже почти полгода выключена из жизни Европы, новостей, сплетен, слухов. Ведь столько, наверное, произошло! Может быть теперь и мода поменялась так, что только локти будешь кусать от досады за собственную убогость, попав в приличное общество?

– Джирламо, а что теперь носят в Италии? – вопросила Жанна с таким видом, словно ее жизнь решалась от его ответа.

– Да то же, что и носили, моя донна, – пожал плечами генуэзец. – Право не упомню…

– Но все-таки? – заломила брови Жанна.

– Парчи стало больше, – подумав, решил генуэзец. – А может и не больше…

«Значит, парча!» – сделала отметку в памяти Жанна.

– А фасоны платьев поменялись?

– Да они настолько разнообразны, что им и меняться-то некуда! – высказывал редкую несообразительность генуэзец. – Разве что дамы теперь вырез на груди делают побольше. А то смотришь раньше на их глухие платья и сердце кровью обливается. Венецианцы, негодяи, кстати, наладили неплохое производство кружев и дамы теперь частенько щеголяют этими ажурными сеточками…

«Значит, вырез можно увеличить!» – делала соответствующий вывод Жанна. – «И подумать о новомодном кружеве!»

– А юбки стали шире или уже? – продолжала она допрос.

– А бог их разберет! – барахтался в теме генуэзец. – Наверное, шире. Но на мой взгляд, дамы сейчас чересчур увлекаются цокколи.

– Ой, а что это?

– Да это уличные туфли на толстенной деревянной подошве! – генуэзец немножко оживился. – Иная дама возвышается над тобой словно башня. А одна модница заказала себе настолько высокие подошвы, что не смогла в обновке сделать и нескольких шагов, упала на землю.

– Ну-у, разве это новинка! – разочарованно вздохнула Жанна. – Такие еще моя матушка носила. Нет, только женщина может вразумительно объяснить, что же сейчас носят, не обижайтесь, милый Джирламо!

«Любовью ты занимаешься лучше, чем говоришь!» – сделала она неутешительный, а может наоборот, утешительный вывод.

* * *

Давно сказано:

«Можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на то, как другие работают».

Жаккетта бездумно смотрела на ворочающих весла гребцов.

Гребцы работали в обычном темпе, медленно, но верно убивающем человека за веслом.

На море, хоть и лазурное, сил смотреть больше не было, а в каюту вернуться нельзя.

Госпожа Жанна находилась там в компании с генуэзцем, который больше ни денежки не дал, скряга такой!

Видите ли госпожа и так распрекрасно познакомилась с его достоинствами и без помощи Жаккетты.

Жаккетте было жалко даже не денег, а принципа.

Приличный человек только из чувства деликатности продолжал бы дарить монетки, а этот только желаемого достиг, сразу кошель туго-натуго завязал. Сразу видно, что купец.

Будь дело на суше, Жаккетта обязательно бы задумалась, какую пакость сделать чересчур бережливому генуэзцу. Но в море мысли больше колыхались туда-сюда, чем думались.

Ей очень хотелось опять устроить рыбалку. Согнутый нож и веревочка лежали в дорожном мешке, но Жаккетта побаивалась строгого капитана. Наверняка не разрешит снасть к мачте привязывать, да и веревки не даст. А шнур от юбки короткий. Но даже если бы разрешил, веревка, наверное, гребцам мешать будет.

Жаккетта окинула взглядом гребцов, пытаясь понять, помешает им веревка, привязанная к мачте, или не очень.

«Но какую же свинью подложить генуэзцу?» – вернулась она к старой мысли, убедившись, что веревка очень даже помешает.

Вдруг у Жаккетты возникла идея. Она решила обдумать ее поподробней и пошла вниз к каютам.

Там, после осмотра коридорчика, оказалось, что идею вполне можно осуществить.

Пока она стояла и думала, появился темноволосый, кудрявый мальчишка с галерной кухни, расположенной ниже. (Из-за гребцов почти все жилые и хозяйственные помещения были сосредоточены в кормовой части.)

Мальчишка нес выкидывать отходы и в его ведре бултыхалась смердящая рыбная требуха.

– Эй, заработать хочешь? – тихонько спросила его Жаккетта.

– Сколько? – остановился мальчишка.

Жаккетта достала и показала ему монету, подаренную генуэзцем.

Плата мальчишку устроила и он сказал:

– Смотря за что.

– Разлей немного помоев вон у той двери! – показала Жаккетта.

Мальчишка почувствовал, что запахло жареным:

– Э-э, да мне шею намылят! – сморщил он смышленую мордочку.

– А как же! – согласилась Жаккетта. – Потому и плачу!

– А ты скажи, зачем это тебе надо! – потребовал мальчуган.

Жаккетта не стала ничего выдумывать:

– Один господин меня обидел, хочу ему пакость сделать! – объяснила она. – А ты, если тебя спрашивать будут, скажешь, что запнулся и пролил. И через часок прибеги, чтобы убрать – ты ничего не знал, не ведал.

Идея сделать пакость кому-нибудь из пассажиров нашла живейший отклик в мальчишечьей душе.

– Ладно, – согласился он. – Сейчас налью, жалко что ли. Давай деньгу!

Мальчишка взял монетку и щедро налил помоев в указанном месте.

Зажимая рот ладонью, чтобы не расхохотаться, он понес ведро дальше.

Часть помоев впиталась в деревянный пол, но более густые составляющие остались.