Лев Рохлин: Сменить хозяина Кремля

В ночь с 18 на 19 февраля 1991 года бронегруппы дивизии окружили городок. Несмотря на то, что операцию старались провести без стрельбы, сделать это не удалось.

Оглушенный разведчиками часовой пришел в сознание раньше, чем предполагалось, и начал орать не своим голосом. Бойцы «Мхедриони» попытались оказать сопротивление. Правда, было поздно. Городок был взят. Находившиеся в нем боевики арестованы. У Рохлина был ранен один человек — подполковник Зеленько.

Около тысячи машин, набитых боевиками «Мхедриони», в ту же ночь покинули Тбилиси. Их организации пришлось на время затаиться».

Когда я готовил эту книгу о Льве Рохлине, мне удалось встретиться с полковником запаса Николаем Зеленько. Вот что он рассказал о тех событиях:

«Мотострелковая дивизия, которой командовал в Тбилиси тогда еще полковник Рохлин, была учебной, а значит, постоянного состава было немного — курсанты служили по полгода, получали специальность и уходили в другие части округа. Когда я прибыл в соединение на должность начальника разведки, командир мне лично поставил задачу собрать лучших солдат, сержантов, офицеров и сформировать разведывательное подразделение. По его плану оно должно было выполнить любую реальную боевую задачу. И хотя, повторяю, дивизия была учебной, Рохлин предвидел, что, возможно, нам предстоит действовать против поднимавших в Грузии голову сепаратистов.

Два с половиной месяца я готовил разведывательный батальон в учебном центре — стреляли, штурмовали жилые дома, лазили по горам, осваивали рукопашный бой, альпинистскую подготовку, совершали марш-броски с полной выкладкой. Тяжелые бронежилеты и каски солдаты снимали только перед сном. Но и отдых их был недолгим — приезжал командир дивизии и поднимал нас по тревоге, ставил задачу и лично проверял, насколько готовы разведчики. За это время подразделение приобрело определенные навыки, мы отладили вопросы взаимодействия, получили физическую и мораль-но-психологическую закалку. И поскольку солдаты и офицеры сами видели, что в Грузии обстановка серьезно накалена, в Тбилиси то и дело слышались выстрелы, боевики «Мхедриони» захватили много оружия и боевой техники, никого заставлять осваивать военную профессию было не надо.

В середине февраля Рохлин поставил мне задачу силами разведывательного подразделения, командиром которого был капитан Сливинский, захватить базу боевиков. Думали все сделать по-тихому, но жизнь внесла свои коррективы — завязался бой. Суворовская присказка, что тяжело в ученье — легко в бою, была еще раз подтверждена моими солдатами и офицерами. Сработали умело. Потерь у нас не было. А вот ранения получили два солдата и я сам — четыре пули попали в меня и пятнадцать в бронежилет…

Излечившись, я и комбат разведчиков поехали учиться в Военную академию имени Фрунзе. Лев Яковлевич Рохлин тоже был направлен на учебу. Все мы в одно время оказались в Москве, и связь между собой не теряли, дружили семьями».

АКАДЕМИЯ

Летом 1991 года Рохлин поступил в Академию Генерального штаба. Москва встретила генерала неласково. На занятия ему приходилось ездить в форме, и каждый «демократ» в общественном транспорте пытался самоутвердиться, выказывая пренебрежение к армии, «сидящей на шее народа». Лев Яковлевич скрежетал зубами, но в словесные баталии не ввязывался, считал это ниже собственного достоинства. К тому же личные проблемы ничего не стоили по сравнению с большой трагедией, которая произошла с великой страной. Советский Союз распался. Где теперь тот Аральск? Где Ташкент, с которым его так много связывало? Может быть, именно тогда в Рохлине впервые проснулось гражданское самосознание, которое вступало в противоречие с мировоззрением военного.

Как офицер и генерал, он учился науке побеждать. Рохлин умел это делать. Имел богатый опыт, обладал способностью мыслить и тактически, и стратегически. Умел обхитрить противника, ввести в заблуждение и выполнить боевую задачу не любой ценой, а с наименьшими потерями. Но все это не касалось политики. Верховный Главнокомандующий, он же Генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР определял и утверждал Военную доктрину, в рамках которой жил, думал и действовал Рохлин. Но время и события перевернули сознание простого, но удачливого вояки. И когда от Союза, как от большого айсберга, отвалились-откололись бывшие советские республики, он ощутил боль, словно ему ампутировали часть тела. Первая мысль, которая пришла к нему, формулировалась однозначно — предательство!