Лев с ножом в сердце

Комната производила странное впечатление: смешение бесценной, даже на Колин, не особенно искушенный, взгляд, мебели и современного «блескучего» китча, правда, безумно дорогого. И картины! Коля мог бы поклясться, что точно такие он видел на базаре, только без рам. И кричаще-яркий ковер на полу — черный с красными розами. Пышные, наглухо задернутые портьеры. Затхлый воздух.

На желтом кожаном диване, низком, мягком — на таких нежатся одалиски в гаремах, — среди пестрых разнокалиберных подушечек лежал мертвый человек. Толстый, лысый, в распахнутом черном атласном халате мужчина лет шестидесяти. Правая рука его, в перстнях, с покрытыми лаком ногтями, вцепилась в ворот халата, словно он, задыхаясь, пытался сорвать с себя одежду. Левую руку, падая, он подмял под себя. Черная полоса на шее, отдутловатое посиневшее лицо, перекошенный рот не оставляли никаких сомнений, что человек был задушен.

— Леонид Семенович Глузд, владелец сети продуктовых магазинов, — сказал Кузнецов.

Черная бутылка вина на журнальном столике, два бокала и открытая коробка шоколадных конфет довершали картину.

Судмедэксперт Лисица — седенький, маленький, напоминающий статью подростка, пребывал, как всегда, в самом приятном расположении духа. Он пил слабый кофе из собственного термоса — берег сердце, но зато компенсировал недополученное удовольствие неимоверным количеством сахара. Его кофе напоминал сироп.

Тут же крутился фотограф Ашот Акопян, Ашотик, сверкал вспышками. В поисках ракурса он проделывал акробатические номера. Ашотик был не просто фотограф, художник. Две возбужденные тетки-понятые жались к стене. Коля невольно оглянулся в поисках помойных ведер.

— Примерно в двенадцать. Возможно, несколько позже, — ответил Лисица на вопросительный взгляд капитана. — Точнее скажу после вскрытия. Удавлен шарфом или толстым шнуром. Орудие убийства не найдено.

— Он живет один? — спросил Коля, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Жена за границей, — ответил Кузнецов. — Сейчас привезут домоправительницу, тогда и поговорим. Но уже сейчас могу сказать, что унесены две картины — вон, видишь, пустые рамы, у окна и над бюро. Всего две из двух десятков. Исчезли также фигурки из серванта… судя по пятнам, где нет пыли. Семь штук. Семь из двадцати. Сейф открыт, там документы, бутылка виски, шкатулка для ювелирных изделий — пустая. Что там было еще, расскажет жена, когда вернется. Ее уже вызвали. Думаю, что имелось. Убийца прихватил ювелирные изделия, хотя мне почему-то кажется, что мы имеем дело со специалистом по антиквариату — уж очень целенаправленно он грабил. А ювелирные изделия прихватил за компанию.

— Награбленное уместилось в маленьком чемоданчике, вроде «дипломата», — заметил капитан. — А картины — в тубе. Удобно. Сигнализация не сработала, значит, этот, — он кивнул в сторону трупа, — впустил гостей сам. Гостью, — поправился он. — Женщину. Если бы мужика — пили бы коньяк.

Домоправительница — крупная старуха — ринулась в комнату, стаскивая на ходу плащ. Увидев лежащего на диване хозяина, она ахнула, зажав рукой рот.

Напившись валерьянки, напричитавшись, Валентина Федоровна — так ее звали — довольно связно и обстоятельно рассказала о пропавших вещах.

— Собаки пропали, — деловито перечисляла она. — Чистого серебра, старинные. И золотой дьявол на камнях. Голый, прости господи, сидит на камне, такой страшный, аж сердце заходится. И две картинки, одна ничего, вроде как деревенская — зима, снег и пегая корова смотрит из сарая, грустная такая, и слеза в глазу. Вроде как ребенок рисовал. Другая тоже маленькая, старинная, вся темная. Желтые розы в вазе. А в сейфе у Леонида Семеныча были женины цацки и папка с монетами…

* * *

— Тенденция, однако, — заметил Федор Алексеев, выслушав отчет капитана Астахова о новом убийстве и ограблении. Друзья снова сидели в «Тутси». — Похоже, заезжие гастролеры? У нас вроде тихо было до сих пор. Что именно взяли?

— Заезжие? — задумался капитан. — А черт их знает, может, и заезжие. Взяли, как и в прошлый раз, антиквариат, картины — одна с коровой, другая с желтыми розами, из сейфа — коллекцию монет и ювелирные изделия.

— Всего-навсего через две недели после того парня, хозяина казино, которого повесили. Там тоже антиквариат и картины. И тоже наркотик в вине. Один и тот же исполнитель? — спросил Федор.

— А хрен его знает, — ответил Коля.

— Я думаю, преступление совершили разные лица, — подал голос Савелий, и друзья, как по команде, повернулись к нему.

— Да что ты! — обрадовался Коля. — Ну? Не томи, Савелий. Излагай.

— У каждого преступника… это самое, свой почерк, — принялся объяснять Зотов. — А тут разный почерк… Того, первого, повесили, а этого…

— Точно, почерк разный. Молодец, Савелий, разбираешься. Кстати, о хозяине казино. Один из моих… людей, часовой мастер, старый антикварщик…

— Неужели Одноглазый? — перебил его Федор. — Жив еще?

— Оперативная информация, — строго ответил капитан. — Разглашению не подлежит.

— Да ладно, я и так знаю, — ответил Федор. — Редкая сволочь.