– Ты боялся, что тебе стыдно будет показать меня своим друзьям? – спросил смеясь Филипп. – Неудивительно: молодые англичане так же заблуждаются насчет французов.
– Умеешь ты ездить верхом, Филипп? – спросил Франсуа.
– Я твердо сижу на любой лошади, но более ничему не учился.
– Ну, это не важно, – заметил Франсуа, – но учили ли тебя фехтованию?
– Да, учили.
– Я так и думал. Ты, конечно, тоже умеешь танцевать? Наши гугеноты считают танцы греховной забавой; но меня учили танцам просто как гимнастике.
– Потому же учили и меня. К тому же танцы в почете при английском дворе, и наша королева отлично танцует, а ведь никто не усомнится, что она ревностная протестантка.
– Вижу, что мы будем хорошими друзьями, – сказал Франсуа. – Можно быть твердым в вере и все-таки не бегать от невинных удовольствий. Кажется, и ты так же думаешь; твое лицо серьезно, но глаза смеются.
– Меня учили вести себя серьезно в присутствии старших, – ответил Филипп с улыбкой.
После обеда новые друзья отправились смотреть конюшни.
– Я выбрал для тебя хорошего коня, – говорил Филиппу Франсуа, – но у тебя уже есть превосходный конь. Все же Виктор – так зовут коня – твой. Вторая лошадь не лишняя: пули и стрелы щадят коней так же мало, как и всадников.
Конюшни, только что расширенные ввиду предстоящей войны, содержались в большом порядке. Франсуа подвел Филиппа к прекрасному коню.
– Вот мой скакун, Ролло, – говорил он. – Он доморощенный. Когда я сижу на нем, то чувствую, что у самого короля конь не лучше. Он очень умен и послушен, только что не говорит.
– Прекрасное животное, – согласился Филипп.
Осмотрели других лошадей, и Филиппу особенно понравился подаренный ему Виктор.
– Он не так красив, как Ролло, – заметил Франсуа, – но быстр, смел и добр.
В других стойлах Филипп заметил значительное количество крепких, выносливых коней, хотя и не особенно красивых с виду. На вопрос о них Франсуа ответил:
– Мы завели их для солдат, из которых тридцать человек только что поступили к нам на службу; в случае надобности мама намерена послать их вместе с двадцатью нашими ленниками тотчас в поход. В наших владениях наберется до 300 человек, обязанных идти на войну; но из них почти треть – католики, которых грешно посылать сражаться против их единоверцев; к тому же нужно оставить кого-нибудь для охраны замка. Положим, мы всегда были добры к нашим людям, и они нас любят; но на замок могут напасть и посторонние шайки; вот почему мы наняли еще солдат. Когда я уйду в поход, то младшие сыновья наших ленников будут созваны сюда и составят вместе со слугами гарнизон замка. В наших местах еще хорошо, здесь столько же гугенотов, сколько и католиков, и потому обе партии уважают друг друга. Но в других местах католиков гораздо больше, и многие, отправляющиеся в поход, рискуют при возвращении найти свои семьи убитыми, а дома – сровненными с землей.
Выйдя из конюшен в сад, Филипп всюду замечал следы военных приготовлений.
– С этой стороны дома, – говорил ему Франсуа, – семь лет тому назад из окон открывался прекрасный вид в парк; но, отправляясь на войну, отец приказал как можно поспешнее выстроить эту стену и боковые башни; с других сторон уже были, как видишь, укрепления. Видишь, вон с той стороны вдоль стены – кладовые, прикрытые землей, – они наполнены зерном, и в случае осады нам нечего бояться голода. Во рвах много воды, а позади замка течет ручей, так что и водой мы обеспечены. За валами – парк; завтра мы осмотрим его.
В самом замке Франсуа показал Филиппу большую залу, сплошь увешанную оружием.
– Хотя наши ленники и обязаны являться вооруженными, – заметил он, – но на всякий случай тут оружия на сто человек… В этой зале учатся наши воины. Это ввел года два до войны мой отец, считая неразумным вести в сражение людей, не умеющих владеть оружием. У нас есть для этого два офицера, опытных в воинских построениях. Здесь же и я упражняюсь с моим учителем фехтования и с нашими офицерами Монпесом и Бурдоном. Ах, вот и Шарль, мой учитель. Господин Шарль! Вот мой кузен Филипп; он тоже будет вашим учеником, пока гостит здесь. Не правда ли, Филипп? Да не попытать ли нам теперь же наши силы на рапирах?
Они надели толстые стеганые фуфайки и легкие шлемы с забралами, и борьба началась. Филипп, учившийся как у английских, так и у французских учителей, удивил своим искусством и Франсуа, бравшего уроки у лучших учителей в Париже, и его учителя. Скоро последний вмешался в дело и остановил борьбу.
– Черт возьми! – говорил Франсуа, снимая шлем. – Я не ошибся, говоря, что по фигуре твоей можно быть уверенным, что ты учился фехтованию. Господин Шарль остановил нас, чтобы спасти меня от унижения. Что вы скажете, господин Шарль, кузен моложе меня на два года, а между тем рука его сильнее моей; это я чувствовал каждый раз, когда он отражал мои удары.
– Разве он моложе вас? – спросил в изумлении учитель фехтования. – Я думал, что он старше. Если все юноши в Англии так владеют оружием, – обратился он любезно к Филиппу, – то немудрено, что англичане такие стойкие воины.
Вошел слуга и пригласил молодых людей к графине.