Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь

– Вероятно, но до сих пор я их еще не вижу. Может быть, увижу в будущем, а теперь в этом нет для меня ничего приятного. Всегда делаешь не то, что хочешь, а чего требует то этикет, то политика; приходится вежливо слушать глупости, терпеливо сносить надоедливых людей и прочее и прочее… Гораздо интереснее охотиться за дикими козами в Наварре, чем изображать из себя главнокомандующего армией, лишенного, однако, всякой возможности поступать по своему разумению… Ну, сэр Флетчер, надеюсь, что, вернувшись, вы расскажете мне много интересного.

К десяти часам Филипп был готов выступить в путь. Передавая ему письма, адмирал познакомил его с позициями католических войск герцогов Омальского и Немурского, чтобы он не натолкнулся на них.

– Есть и другие враги, – прибавил адмирал. – Из Парижа нам сообщают, что герцогу Альбе и Мансфельду, губернатору Люксембурга, предписано преградить путь герцогу Цвайбрюкенскому. Но у Альбы, кажется, полно хлопот в Нидерландах… Письмо вы зашейте в сапог, я написал его на тонкой, мягкой бумаге, чтобы оно не шуршало. Поезжайте каким хотите путем. Итак, счастливого пути, молодой человек. Помните, что вы окажете этим важную услугу нашему делу и что очень многое зависит от того, передадите ли вы письмо герцогу Цвайбрюкенскому.

Путь Филиппа пролегал через Лаваль, и на другой день он уже передал письмо от Франсуа своей тетке, которая радостно встретила его. За Лавалем он вступил во враждебную гугенотам местность, и надо было ехать с большими предосторожностями, сберегая силы лошадей на непредвиденный случай. На ночь Филипп остановился в деревне. Он вообще намеревался ехать днем, чтобы ранним приездом в гостиницы не возбуждать внимания и толков. Все три спутника его отлично усвоили рассказ, который должны были повторять в гостиницах: господина их зовут де Вибур, владения его близ того места, где они останавливались накануне, едет он в следующий город, чтобы навестить друзей. Если зайдет речь о вере и политике, они должны были говорить, что господин их держится в стороне от всего этого, хотя считает напрасными насилия над гугенотами и уверен, что они могут быть хорошими гражданами, если их оставить в покое. Так день за днем ехали наши путники, избегая больших городов. На четвертый день, когда они, по обыкновению, сделали остановку, чтобы пообедать и дать коням отдохнуть, перед гостиницей послышался конский топот, и, подойдя к окну, Филипп увидел, что подъехали двое дворян в одежде королевских цветов в сопровождении восьми ленников. В ту же минуту Пьер вошел в комнату.

– Я сказал Эсташу и Роже, чтобы они скорее окончили обед и осторожно вывели оседланных коней на окраину деревни, недалеко отсюда. В случае чего, нам стоит только выпрыгнуть из окна, и мы тотчас будем на конях.

– Хорошо сделал, Пьер, – сказал Филипп, снова усаживаясь за стол, между тем как Пьер стал за его стулом, как бы прислуживая ему.

Дверь отворилась, и два дворянина вошли. Не сняв, как принято, шляп, они уселись за стол и громко заговорили. Вдруг один шепнул что-то другому, а потом повернулся на стуле и дерзко посмотрел на Филиппа, который продолжал спокойно обедать.

– Кто вы, молодой человек? – спросил он поднимаясь.

– Я не имею обыкновения отвечать на вопросы незнакомых людей, – отвечал Филипп спокойно.

– Черт возьми, имеете ли вы обыкновение или нет, это мне безразлично, но вы должны отвечать. Теперь не такое время, когда можно ходить, не опасаясь расспросов. На вашем платье нет королевских цветов, и я хочу знать, кто вы.

– Так как я еду не в королевскую армию, а просто путешествую по своим делам, то не вижу основания надевать другое платье.

– Вы не отвечаете на мой вопрос. Кто вы?

– И не намерен отвечать: мое имя касается только меня.

– Ах ты, щенок! – вскричал, вспылив, дворянин. – Да я тебе уши надеру!

Филипп поднялся, удивив своего противника, принявшего его за юношу, своим высоким ростом и телосложением.

– Я не хочу с вами разговаривать, – сказал он, – ешьте ваш обед и дайте мне есть свой, потому что если дело дойдет до ушей, то вам надерут их раньше.

Дворянин схватился за меч, но Филипп быстро подскочил к нему и с такой силой ударил его в лицо, что тот как сноп свалился на пол. Товарищ его вскочил и выхватил пистолет из-за пояса, но Пьер изо всей силы так метко бросил в него тарелку, что она ему разрезала губы и выбила несколько передних зубов. В ту же минуту раздался выстрел, и пуля ударилась в стену. Когда ошеломленные неожиданностью и болью дворяне пришли в себя, Филипп и Пьер, успевшие тем временем выскочить в открытое окно, были уже на конце деревни.

Глава XVI Богослужение в лесу

– Ты метко швырнул тарелку, Пьер, – сказал Филипп, когда они бежали по улице, – и, вероятно, спас мне жизнь.

– Я привык бросать метко, сударь; обед мой часто зависел от того, попаду ли я метко камнем в птицу… Ну и поднимут же они тревогу в гостинице!

– У нас еще довольно времени, – сказал Филипп. – Пока они еще ошеломлены, а потом им ведь надо вывести лошадей из конюшни.