Лев Толстой: Бегство из рая

«Графиня, беспокою вас одной просьбою: пожалуйста, пришлите мне по почте тетрадки с первыми литографированными листами последней статьи Льва Николаевича. Вы их найдете в шкапу за его письменным столом. Всего там около 10-ти или 12-ти тетрадок».

До какой же степени Чертков уже освоился в пространстве хамовнического дома, если объясняет его хозяйке, где и что лежит.

Бестактность вторжения Черткова в семейное пространство Толстых замечали многие. С.А. это возмущало. Но Толстой этого не видел.

Или всё-таки видел?

До 1887 года отношение С.А. к В.Г. носит хотя и настороженный, но благодушный и несколько иронический характер. Жена Толстого в целом не отличалась повышенной ироничностью (скорее, наоборот), но она умела ценить чужие шутки и розыгрыши.

В письме к Л.Н. от 15 марта 1885 года она приводит слова Фета, сказанные ей при встрече: «Лев Николаевич хочет с Чертковым такие картинки нарисовать, чтоб народ перестал в чудеса верить. За что же лишать народ этого счастья верить в мистерию, им столь любимую, что он съел в виде хлеба и вина своего бога и спасся. Это всё равно, что если б мужик босой шел бы с сальным огарком в пещеру, чтоб в темной пещере найти дорогу. А у него потушили бы этот огарок и салом бы велели мазать сапоги… а он босой!»

Однако шутить с Чертковым было нельзя. Это не позволялось даже Толстому. Известен случай, когда Л.Н. за столом хлопнул В.Г. по залысине, на которой растеклось красное пятно. Комар! Все засмеялись. Чертков возмущенно воскликнул: «Лев Николаевич, как вы могли лишить жизни живое существо!» И всем стало неловко.

«Я уверен, что с тех пор, как Чертков стал проводить в свою жизнь принцип „не убий“, блохи, клопы, комары и мухи могли мучить его сколько угодно, не боясь за свою жизнь», – пишет В.Ф. Лазурский. И он же рассказывает в своих воспоминаниях: «Работали для него как-то мужики и, конечно, по окончании стали просить на водку. Чертков вышел к ним и заявил, что „на водку“ он дать им не может, а вместо того предложил купить для них на эти деньги книжек или Библию. Тут же он вынул брошюру о вреде пьянства и прочел ее мужикам».

Чертков был фанатиком своих убеждений, в отличие от Толстого, упрямого искателя. Но с некоторого времени его убеждения питались исключительно мыслями Толстого. Таким образом, он был фанатиком убеждений Толстого. Но взгляды Толстого на протяжении жизни порой менялись на 180°. Например, от культа семьи до ее отрицания. Быть фанатиком убеждений Толстого означало лишь «замораживать» их на каком-то этапе.

Однако Толстой не мог не чувствовать ответственности за свои убеждения. И поэтому спорить с Чертковым ему было морально трудно. Он вынужден был наблюдать, как его первый ученик становится куда более последовательным «Толстым», чем он сам. И подчиняться догматизму Черткова, как это случилось с «Крейцеровой сонатой». Ведь именно по совету Черткова Толстой «дожал» это произведение в морализаторском «Послесловии».

Однажды Л.Н. попросил С.А. найти ему письмо Репина. Среди писем она случайно натолкнулась на письмо Черткова, в котором тот превозносил свою жену Галю и жалел Толстого.

«Меня это письмо буквально взорвало», – вспоминала С.А.

Взорвало настолько, что она помнила об этом много лет спустя. И ее можно понять. В письме Черткова от 18–20 февраля 1887 года как будто не упоминалась С.А. Чертков писал о Гале, о том, как он счастлив с ней. «…нет той области, в которой мы лишены обоюдного общения и единения. Не знаю, как благодарить Бога за всё то благо, какое я получаю от этого единения с женой». В то же время В.Г. замечал: «При этом я всегда вспоминаю тех, кто лишен возможности такого духовного общения с женами и которые, как казалось бы, гораздо, гораздо более меня заслуживают счастья».

Это был камень в С.А. В своем дневнике начала марта 1887 года она пишет: «Было письмо от Черткова. Не люблю я его: не умен, хитер, односторонен и не добр. Л.Н. пристрастен к нему за его поклонение». И – тремя днями позже: «Отношения с Чертковым надо прекратить. Там всё – ложь и зло, а от этого подальше». Это была война!

Но достаточно взглянуть на ответное письмо Л.Н. к Черткову, чтобы понять, что эта война была его женой заведомо проиграна. Толстой не только не указывает В.Г. на недопустимость вторжения в свою личную жизнь, но… благодарит его. «Спасибо вам за него. Вы верно не можете себе представить мою радость при чтении его. Как всё хорошо: и ваша жизнь с женою и матерью, и те запросы жизни, которые встают перед вами. Очень радуюсь и люблю вас».

Так кому С.А. объявляла войну? Черткову? Или собственному мужу?