Лев Толстой и жена. Смешной старик со страшными мыслями

25 сентября 1862 года Лев Николаевич записал в своем дневнике: «Гулял с ней и Сережей. Обед. Она слишком рассмелилась. После обеда спал, она писала. Неимоверное счастье. И опять она пишет подле меня. Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью».

Следующая запись в дневнике счастливого молодожена носит несколько иной характер и являет собой образец толстовской противоречивости: «Я себя не узнаю. Все мои ошибки мне ясны. Ее люблю все так же, ежели не больше. Работать не могу. Нынче была сцена. Мне грустно было, что у нас все, как у других. Сказал ей, она оскорбила меня в моем чувстве к ней, я заплакал. Она прелесть. Я люблю ее еще больше. Но нет ли фальши».

«Фетушка, дядинька и просто милый друг Афанасий Афанасьевич. — Я две недели женат и счастлив и новый, совсем новый человек», — писал Толстой Афанасию Фету, и в том же духе сообщал зятю и близкому другу Фета Ивану Борисову: «Дома у нас всё слава Богу, и живем мы так, что умирать не надо».

«Любезнейший граф! — ответил Толстому Афанасий Фет. — Не могу достаточно... высказать Вам, какою радостью обдало меня Ваше лаконическое, но милое послание. Вы счастливы — и я рад душевно за Вас. Вы давно стоите быть счастливым, и дай Бог, чтобы нежная рука всадила в Ваш мозг (в физиогномии не силен) тот единственно слабый у Вас винт, который был у Вас шаток и не дозволял всему отличному человеку гулять всецельно по свету».

Спустя несколько дней Фет прислал Толстому «астрономическую эпиталаму» — стихотворение, написанное на женитьбу Льва Николаевича:

Кометой огненно-эфирной

В пучине солнечных семей,

Минутный гость и гость всемирный,

Ты долго странствовал ничей.

И лишь порой к нам блеск мгновенной

Ты досылал своим лучом,

То просияв звездой нетленной,

То грозным пламенным мечом.

Но час и твой пробил - комета!

(Благослови глагол его!)

Пора свершать душе поэта

Свой путь у солнца одного.

Довольно странствовать по миру,

Пора одно, одно любить,

Пора блестящему эфиру

От моря сушу отделить.

Забыть вражду судьбы безбрачной,

Пути будящего огня

И расцвести одеждой злачной

В сияньи  солнечною дня.

Афанасий Фет в душе всю жизнь оставался восторженным идеалистом.

Надо отдать должное Лизе — быстро оправившись от потрясения, она повела себя очень достойным образом. Андрей Евстафьевич писал Соне в начале октября 1862 года: «На счет Лизы будь совершенно покойна; она так же очень желает, чтобы вы жили у нас, и ты увидишь, как она радушно обоих вас обнимет; она совершенно покойна и так обо всем умно рассудила, что я не могу довольно на нее нарадоваться. Будь уверена, что она от души радуется твоему счастью». Лиза не прекратила помогать Толстому в его делах, так, например, она подбирала ему часть материалов, необходимых для работы над «Войной и миром».

«Меня очень удивляет, что Соня и вообще Берсы так дурно говорят о Лизе и называют ее Лизкой, — писала в своем дневнике в канун Рождества 1864 года племянница Толстого, дочь Марии Николаевны, Варвара. — Я бы очень желала ее видеть и посмотреть, отчего она так всем не нравится; по портретам она недурна, очень умна, учит детей, много занимается, я не нахожу в этом ничего дурного, но она мне жалка иногда».

Впоследствии Лиза вышла замуж за флигель-адъютанта Гавриила Павленкова, но семейная жизнь не задалась и супруги расстались. После развода с Пав-ленковым Лиза вторично вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Александровича Берса. Впрочем, и с ним она не была счастлива. Так, в письме к сестре Татьяне от 28 марта 1898 года Софья Андреевна писала: «В Петербурге жила у Лизы. Она была очень добра и ласкова, но скучно у нее ужасно. Дурные отношения с мужем, с прислугой, интересы финансового положения в России, отсутствие всего, что украшает жизнь людей. Всё это довольно тяжело».

Отношения между Айзой и Соней были совершенно непохожи на отношения между Соней и Таней. Взаимная неприязнь так и не исчезла.

Вскоре после смерти Льва Николаевича, 24 января 1911 года, Елизавета Андреевна написала о своей сестре: «Соня болтунья, легкомысленная и может быть у нее есть еще много недостатков, она возбуждала ревность мужа, но она была верной женой и хорошей матерью, и Лев Николаевич жил и не умирал в ее руках... Чувство ревности Л. Н. дало России и всему миру литературное имя выше шекспировского Отелло. Может быть, с более покойной и уравновешенной женой его гений принес бы другое направление, менее яркое и живое».

Глава десятая ЛОЖКИ ДЕГТЯ В БОЧКЕ МЕДА