Лев Толстой, или Русская глыба на пути морального прогресса

* * *

На пути морального прогресса глыба Толстой оказался из-за своей попытки освежить евангельское учение: трогающую, но заведомо ошибочную моральную доктрину, противоречащую природе человеков и никогда толком не реализовывавшуюся, кроме как отдельными одержимыми подвижниками, страдавшими мазохистской наклонностью. Лучше бы Лев Толстой лёг глыбой на пути морального регресса, но это у него тоже не получилось.

Толстого, как и Христа, можно уважать за благие намерения и за нерасхождение слов с делом, но надобен ведь и результат. Для сколько-нибудь думающих честных людей ни тот, ни другой не оказался убедительным. Для нечестных людей — тем более. Иисус Христос, правда, номинально породил традицию охмурения и самоохмурения, а Лев Толстой не породил. Отчасти по той причине, что недостаточно отличился принципами от Христа, отчасти потому, что сначала проиграл в конкуренции со свежим и напористым марксизмом, а потом утратил большую часть своей популярности и перестал быть великим авторитетом в вопросах морали. Как пророк, как реформатор вероучения Лев Толстой не воспринимается, хотя он великолепно изложил своё credo. У Мартина Лютера получилось модифицировать веру, у Льва Толстого — нет. Если рассказывать о Толстом в жанре сравнительного жизнеописания, то параллель должна быть, наверное, именно с Лютером. Оба — страстные христиане. Оба считали обманом таинства церкви, оба — многодетные писатели и т. д. В нравственном отношении Толстой выше Лютера — и именно потому, что, в отличие от того, не встроился со своим учением в эпоху — и не очень стремился встроиться.

Как автор учения, Лев Толстой потерпел поражение, но потерпел его величественно. Выдающимся моральным авторитетом он какое-то время, тем не менее, был, в подсознании современников заякорился, благодатное влияние на эпоху оказывал. Без него всё сложилось бы, наверное, ещё хуже: с ещё большим количеством крови, несправедливости и дегенератства. Для романовых, лениных, луначарских, котовских, деникиных таки имело сдерживающее значение то, что глыба Толстой далеко не всё одобрил бы в их деятельности.

В начале XX века он не был «одним из»: он был САМЫМ.

* * *

Из интернета (regenta.livejournal.com, 11.05.2021):

«Лев Николаевич Толстой был знатным троллем. Как только его, в очень взрослом возрасте, вдруг поразила изумительная по своей новизне мысль о том, что ему, лично ему (на остальных наплевать) предстоит умереть, у него чрезвычайно испортился характер. Он стал кислым и брюзгливым и скуки ради принялся создавать новую религию, и это стало модным. Со временем каждый приказчик стал заниматься созданием религии, в которой был Бог, но не было Христа. Или был Христос, но не было Бога. Или был и Бог, и Христос, но был ещё и Будда. Или был и Бог, и Христос, и Будда, но были ещё и вакханки.

В таком кислом настроении Толстой и стал глядеть на мир и его проявления с, так сказать, искусственно-детским, деланно-детским взглядом. Там, где другие восхищались драматическим и вокальным мастерством уже немолодой, да, певицы, этот ехидный старикашка зудел: „Кем вы восхищаетесь — толстой тёткой, изображающей из себя Джульетту?“ Люди не переставали восхищаться, но настроение было испорчено. Можно было бы резонно возразить, что основа искусства — условность, но возражать графу было неприлично. „Кто я такой? — думал, наверное, бедный телеграфист, искренне обожавший театр, в ущерб своему рациону. — Я всего лишь телеграфист, а он целый граф“.

Но прав был телеграфист.