Лев Толстой

Но одновременно возникает представление об огромных проигрышах – о разладе с народом.

Любовь, которую отрицает Толстой в своем плане очерков, оказывается такой же реальной, как и горы.

Любовь, Епишка, горы, казачество, взятые в их противоречивости, исследованные движением души, заставляют Толстого, не осуществив до конца план очерков и не завершив роман, в котором догматически должны были утверждаться значение и обязанности русского помещика, начать роман «Казаки».

Это роман о любви, о Кавказе и о нем самом – Толстом. Чем дальше писался роман, тем больше Оленин становился Толстым, так как писатель начинал понимать себя в мире.

Разработка темы была начата как своеобразная баллада, в какой-то степени связанная с казачьими песнями, в ней есть героиня Марьяна и прибытие арб, на которых лежат изрубленные казаки.

Возьмем первый вариант стихотворения, прибавим, что все стихотворение кончается словами: «(Гадко) 1853 г. 16 апреля. Червленная». Червленная – это одна из терских станиц:

Эй, Марьяна, брось работу!
Слышишь, палят за горой:
Верно, наши из походу
Казаки идут домой.
Выходи же на мосточек
С хлебом-солью их встречать,
Теперь будет твой побочин
Круглу ночь с тобой гулять.
Красной шелковой сорочкой
Косу русую свяжи,
Вздень чувяки с оторочкой
И со стрелками чулки,
Вздень подшейник и монисто
Из серебряных монет,
Прибери головку чисто
И надень красный бешмет.

Еще нет героя со стороны. Все поглощено темой о возвратившихся и погибших воинах.

Толстой, пытаясь использовать стихотворную форму, говорил, что он это делает для развития слога, но почти несомненно, что неожиданность появления у Толстого стихотворной формы объясняется тем, что гребенские казаки сами показались ему песней. Недаром старые очеркисты в своих неумелых описаниях, неумело поэтичных, говорят, что гребенские женщины похожи на корифеек оперы и двигаются, точно на сцене.

Чужая, нарядная, цельная жизнь, казалось, требовала у Толстого песни. Но автор приходит в нее со своей судьбой и хочет понять то, что он видит. Он начинает расспрашивать, обращается к старикам. Ерошка (Епишка в действительности) становится как бы ведущим повести, ее диктором.

В плане герой определен как офицер. В черновых набросках он получает неустойчивую фамилию – Губков, Дубков, Ржавский. Это русский офицер, приехавший на Кавказ; таких, ищущих иной жизни или хотя бы иного пейзажа, двойного жалованья и встреч с красавицами казачками, было много.

Но Толстой хотел написать роман о «беглом казаке».

«Беглецом» роман назывался долго.

Беглецом был, конечно, Лукашка (в черновиках – Кирка), который, ранив офицера, уходил в горы; но беглецом был и Оленин, уехавший из Москвы.

В «Хаджи Мурате» из гор от тирании Шамиля бежит Хаджи Мурат, а в горы от тирании Николая хотел бы убежать старый, шпицрутенами битый солдат Авдеев – не бежит, потому что его убила шальная пуля.

Пуля эта не случайна, и не чеченцы виноваты в смерти Авдеева.

Командующий левым флангом князь Барятинский не пользовался любовью войска; но многое в «Хаджи Мурате» изменилось не только в художественном мастерстве, в глубине анализа, но и в отношении Толстого к героям.

Отряд в «Хаджи Мурате» относится к Барятинскому недружелюбно. У молодого генерала был роман с невесткой наместника – Воронцовой. Для того, чтобы чеченцы не нарушили дальними выстрелами сна Воронцовой в ее суконной палатке, Барятинский приказал выдвинуть вперед секреты. Это заставляло солдат и офицеров ругать даму очень определенными словами.

В «Казаках» два главных героя – Оленин и Ерошка. Но Ерошка – спившийся старик; ему, представителю старого казачества, нет места в новой станице.

Одно время Толстой хотел омолодить Брошку, дать ему лет тридцать, сделать его другом и однолетком молодого казака, соперника офицера.

Но время, как и Терек, не поворачивается назад.

О молодом офицере в действующей армии и об императоре Николае I

В ожидании производства Толстой ехал в Тулу с самыми радужными надеждами.

Под Новочеркасском, на земле Войска Донского, станционный смотритель посоветовал ему лучше не ехать, чтобы не проплутать всю ночь.

Небо было низко и черно, степь бела, вдали темные ветряные мельницы тяжело махали крыльями. Ветер заносил набок хвосты и гривы лошадей, дорогу переметало. Толстой все ехал и ехал.

Тут Алексей Орехов посоветовал вернуться, но сани встретили курьерскую тройку с тремя превосходно подобранными колокольчиками.

То ли звук колокольчиков был хорош, то ли соблазнился ямщик свежим следом, но поехали.

Курьерских троек было три: сзади сидели ямщики, курили, разговаривали.

Так началось долгое блуждание в снежной метели, которое потом Толстой описал в рассказе.