Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Троцкий выступал на съезде многократно. В одной из речей он предложил сократить время работы съезда, иными словами — поскорее закрыть его. В другой раз сформулировал новые принципы соблюдения, точнее, несоблюдения прав человека. Вопрос этот был поднят в связи с заявлением представителей Исполнительного комитета крестьянских депутатов о необходимости немедленного освобождения заключенных министров-социалистов (сами жалобщики не осмеливались или не хотели просить об освобождении «буржуазных» министров). Троцкий же объявил, что министры-социалисты будут «временно» содержаться под арестом: «Мы переживаем новое время, когда обычные представления должны быть отвергнуты. Наша революция есть победа новых классов, которые пришли к власти, и они должны защитить себя от той организации контрреволюционных сил, в которой участвуют министры-социалисты» [81]. Так, из фиктивно «оборонительной» позиции начинало выковываться идеологическое обоснование подлинного нового явления — красного террора, который зальет кровью огромную страну и унесет миллионы невинных жизней.

Одно из выступлений Троцкий посвятил критике идеи левого блока, который предлагали левые эсеры. Не так давно ушли в прошлое те времена, когда сам Троцкий отстаивал идеи единства социалистических сил. Теперь же он стоял вместе с Лениным на крайних позициях, соглашаясь лишь на единство действий (как оказалось, кратковременное) только с левыми эсерами, резко отвергая сотрудничество с меньшевистской и эсеровской партиями и необходимость создания широкой правительственной коалиции для преодоления растущего в стране кризиса. Именно в этом выступлении было высказано убеждение, что российская революция может развиваться и добиться успеха только как перманентная революция, распространившись на западноевропейские страны. Откровенная авантюристичность и в то же время немалый пессимизм были в этих словах Троцкого: «Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены — это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы за Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу» [82].

Именно Троцкий переломил недолгие, но опасные для большевистского руководства колебания съезда, когда его покидал Мартов, и добился в этом успеха. Поспешив на трибуну, председатель Петросовета стал бросать «вслед уходящему Мартову фразы, мало чем отличавшиеся от тех, которые позднее клевреты Сталина швыряли по адресу Троцкого: «Мощный поток революции… мчится вперед… отбрасывает, как негодную ветошь… щепки и мутную пену» [83].

На съезде, однако, всем ходом управлял не столько Троцкий, сколько Ленин. Он мигом освободился от того чувства оторванности, изолированности от партийного руководства, от невозможности доминировать над ним, которое вынужденно переживал в течение трех месяцев пребывания вне Петрограда. Именно Ленин выступал с докладами о мире и о земле и вносил резолюции по этим вопросам. Первая из этих резолюций способствовала развязыванию анархии на селе, нарушению экономических связей между городом и деревней, а затем привела к установлению жестокой и кровавой «продовольственной диктатуры» большевиков. Вторая содержала предложение немедленного заключения мира без аннексий и контрибуций всеми воюющими странами, а на деле обернулась заключением кабального мира с Германией и другими Центральными державами.

Но важнейшим на съезде был вопрос об образовании нового правительства, которое должно было реально осуществлять то, что большевики именовали «диктатурой пролетариата» и что на деле неизбежно выливалось в господство в огромной стране одной партии, точнее — ее высшего руководства. Ленин был озабочен тем, как назвать новое правительство. «Только не министрами: гнусное, истрепанное название», – вспоминал Троцкий слова Ленина. Тогда Троцкий придумал: «комиссары». Обсудили, решили, что даже лучше: «народные комиссары», а правительство в целом — «Совет народных комиссаров». Ленину все это очень понравилось, и новая терминология появилась на свет [84].