Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929

Среди пришедших проводить был и художник-карикатурист Б. Ефимов, которому Троцкий покровительствовал за несколько лет перед этим. Спустя 70 с лишним лет престарелый художник сохранил в памяти эту встречу. Он рассказывал: «Перед высылкой из Москвы Троцкого, которого я знал еще со времен Гражданской войны, я пришел к нему проститься. И вот когда я уходил, Лев Давидович снимает с вешалки пальто и держит его за моей спиной. Смущенный такой любезностью, я никак не мог попасть в рукава. Сам Троцкий подавал мне пальто! Уму непостижимо»[738].

В эти вечерние часы по телефону, без объяснения причин, Троцкому сообщили, что отъезд отложен на два дня, причем сделано было это буквально в момент предполагавшейся отправки поезда. К этому времени на Казанском вокзале собрались сотни сторонников оппозиции (руководство ОГПУ определило их численность в 3–4 тысячи, правда оговариваясь, что часть из них были случайными людьми, явившимися просто из любопытства). Среди тех, кто оказался на вокзале с политической целью, преобладали студенты и советские служащие. Раздавались восклицания «Долой ЦК!», «Долой жандармерию!», «Долой фашистское правительство!»[739]. Пришедшие нашли вагон, в котором намечалось якобы везти их вождя. На крыше вагона под крики «ура» установили портрет Троцкого. Однако поезд тронулся, а герой всей этой истории так и не появился.

Пришедшие вскоре на квартиру Белобородова посланцы с вокзала (среди них был Раковский) рассказали, что демонстранты смогли, встав перед паровозом, остановить состав. Прошел слух, что Троцкого провели в вагон то ли незаметно уже на вокзале, то ли посадили в поезд до подачи состава на платформу. В окна вагонов заглядывали, звали Троцкого. Группа людей ворвалась в вагон, произошла стычка с милицией и сотрудниками ОГПУ, были пострадавшие и с той и с другой стороны. Представители властей произвели аресты. В результате поезд отправился с полуторачасовым опозданием. К этому времени всем уже стало известно, что депортация отложена на двое суток. Поздно вечером с вокзала привезли назад багаж семьи Троцкого и тех, кто, как предполагалось, будет их сопровождать.

Оппозиция намеревалась повторить свое вокзальное выступление 18 января, имея в виду сообщение об отсрочке высылки на два дня[740]. Однако на следующее утро, 17 января, в квартиру Белобородова-Троцкого внезапно явилась большая группа сотрудников ОГПУ, часть в форме, часть в штатском. Троцкому за подписью Ягоды был вручен ордер на арест и немедленную отправку под конвоем в Алма-Ату. Возле телефона установили часового, чтобы не дать возможности проинформировать друзей и сторонников о том, что происходило. «Позже нам сообщили, — писала Седова, — что «политическое руководство» отправкой Л[ьва] Д[авидовича] возложено было на Бухарина. Это вполне в духе сталинских махинаций».

Понимая, что правительство в прессе и по радиовещанию пыталось придать ссылке видимость добровольного переезда Троцкого на новое место работы и что практические действия ОГПУ уже начали эту версию опровергать, Троцкий решил провести очередную политическую акцию. Он заявил, что отказывается от депортации, которая могла быть проведена теперь только с применением силы. Вместе с женой, сыновьями и несколькими посетителями, оказавшимися в тот момент в квартире Белобородова, Троцкий заперся в одной из комнат. «Они не знали, как быть, — писала Седова, — колебались, вступали в переговоры со своим начальством по телефону, затем получили инструкции и заявили, что будут ломать дверь, так как получили приказание». Без особого труда дверь была взломана. Когда преграда была ликвидирована, в проеме двери неожиданно появилась фигура человека, которого Троцкий хорошо знал еще по Гражданской войне и теперь легко вспомнил. Это был Владимир Александрович Кишкин[741], в прошлом не раз сопровождавший Троцкого в поездках по фронтам, в частности во время боев под Петроградом против Юденича в 1919 г., и выполнял поручения наркомвоенмора. Теперь Кишкин исполнял функции помощника начальника транспортного отдела ОГПУ, и именно поэтому ему была поручена ответственная задача конвоировать Троцкого во время депортации к месту ссылки. Предполагалось, что этот человек должен был проявить особую ревностность, чтобы заслужить карьерное продвижение и реабилитировать себя за прошлую связь с нынешним вождем оппозиции. Кишкин стоял в дверях, взволнованный и растерянный. «Стреляйте в меня, товарищ Троцкий», — повторял он. «Не говорите вздора, Кишкин, никто в вас не собирается стрелять, делайте свое дело».