Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

С этой книгой, писал Антид Ото, «случился совершенно исключительный казус: её никто, кроме самого автора, не понял». Далее следовали сопровождаемые примерами утверждения о «неуклюжих повторениях», «топтании на одном месте вместо аргументирования», утверждение, что «за гераклитовой темнотой изложения отнюдь не скрывается гераклитова глубина мысли». Грубые и безапелляционные суждения понадобились Льву для того, чтобы отвергнуть «благонамеренно-умеренную мещанскую пошлость» в критике, как и в беллетристике, «провозгласить необходимость слияния историко-литературного исследования и публицистической критики в единое целое в сочетании с эстетической оценкой конкретных художественных произведений». Столь решительный напор юного автора оказался неприемлемым для «Восточного обозрения», и статья не увидела света.

Ещё одной статьёй, оставшейся неопубликованной, был небольшой этюд под заголовком «Нечто о сомнамбулизме». В этом фрагменте шла речь о таком состоянии, при котором человек способен во сне или наяву совершать некие действия, неосмысленные или полуосмысленные, но иногда направленные на осуществление определённой цели. Однако автор рассматривал сомнамбулизм отнюдь не как медицинский или же психологический факт. Он высокомерно и довольно неуклюже высмеивал тех, кто, по его мнению, занимаются совершенно ненужным делом, вплоть до филателистов, которые, по его словам, отдают себя делу «совершенно бескорыстному и в высокой степени бессмысленному и бесцельному, словом, идеально чистому водотолчению»[176].

Пожалуй, «водотолчением» занимался и сам автор этой статьи, действительно не заслуживающей публикации. Однако подавляющее большинство статей, направленных Троцким в «Восточное обозрение», встретили положительный отклик редакции и тёплый приём читателей, несмотря на неочевидные и нестандартные оценки автора. Так, статья о В.А. Жуковском являлась весьма спорной оценкой русского романтизма, который Бронштейн характеризовал как «средство не улучшения жизни, а малодушного бегства от неё», как «мечтательную апатию». Но в то же время в очерке выражалось безоговорочное согласие с мнением В.Г. Белинского о том, что без Жуковского мы не имели бы Пушкина. «Это страшно много, и нужно уметь быть за это благодарным», — заключал автор[177].

Исключительно высокой была оценка творчества Н.В. Гоголя, особенно появления «Мёртвых душ» в «мрачное и глухое время». Это произведение, которое Троцкий не без основания считал главным достижением великого писателя, было исходным моментом для плодотворных рассуждений по поводу того, насколько расширился ныне «нелепый мир» «Мёртвых душ». Сопоставляя Гоголя с М.Е. Салтыковым-Щедриным, автор ставил опасный в то время вопрос, имеют ли эти писатели «в наши дни» лишь художественную ценность, и сам же отвечал: «О, если бы!..»[178]

Естественной следует считать статью о А.И. Герцене, даже не столько о самом писателе, сколько о том, как о Герцене и его наследниках высказался один из авторов столичного журнала «Вестник всемирной истории» Г. Белозерский[179]. Лишь частично соглашаясь с оценками Белозерского, Бронштейн издевательски писал о его «азартной умеренности» в оценке роли «молодого поколения» (революционных народников). Статья завершалась словами: «Мы искренне и глубоко убеждены, что личность Герцена настолько громадна, выпукла, заслуги его в области развития русского общественного самосознания столь велики, что исключают надобность и возможность какой бы то ни было переоценки, преувеличения, особенно купленного ценою принижения поколения, шествовавшего на смену Герцену, поколения, занявшего самостоятельное и далеко не последнее место в памяти передовых групп русского общества»[180].