Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

С тех пор среди мемуарных источников, дающих представление о Льве Бронштейне, наряду с различными вариантами его собственных воспоминаний появляется еще один, написанный человеком, ставшим позже политическим оппонентом Троцкого. Им был Григорий Зив, уроженец Николаева, в то время студент медицинского факультета Киевского университета, приехавший в родной город на рождественские каникулы 1896 г. К этому времени, учитывая наступление зимы, компания, собиравшаяся в саду Швиговского, переместилась в его хижину, которая стала «салоном» радикально-социалистической молодежи. Жаркие споры шли по вопросам, возможен ли в России капитализм, суждено ли ей пойти по стопам Западной Европы, или же стране уготован какой-то особый путь. Постепенно выделились «марксисты» и «народники», хотя принадлежность к тому или другому направлению носила скорее эмоциональный, а не идеологическо-теоретический характер. С политической точки зрения, однако, споры были совершенно невинными, призывы к «ниспровержению» не раздавались [72] .

В городе «сборища» в саду Швиговского пользовались страшной репутацией, их считали центром политических заговоров. Скорее всего, в этой группе молодых людей постепенно формировались не два: марксистское и народническое, а большее число оппозиционных политических направлений – наряду с теми, кто позже признал необходимость мирной эволюции, стал на либерально-демократические позиции; сюда приходили и люди, оказавшиеся затем в лагере крайних революционных радикалов. «Ходили туда, как в клуб, где все чувствовали себя хорошо, уютно и непринужденно. Времяпрепровождение далеко не ограничивалось одними спорами на указанные серьезные темы: там веселились, дурачились, встречали Новый год» [73] .

Лева Бронштейн был самым смелым и решительным спорщиком, принимал участие во всех дискуссиях в «салоне» Швиговского, обдавал противника безжалостным сарказмом, был всегда уверен в своей победе. «Ему казалось, что его устами говорит сама непреоборимая и неутомимая логика. Интонацией и всей манерой спора он как бы говорил упрямому противнику о бесполезности борьбы против неотразимой силы железных силлогизмов» [74] . В действительности, однако, его знания были гораздо слабее, чем можно было бы предположить на первый взгляд, слушая казавшиеся весьма убедительными выступления Льва. Скорее речь шла о природных дарованиях. Бронштейна мало привлекали усидчивые кропотливые занятия, точнее, Лев Бронштейн занимался кропотливо, но не сосредоточивался на одном предмете. Поэтому он значительно расширял свой запас знаний, но этот запас был как бы рассеян, раздроблен по многим областям. Иными словами, формировался не кабинетный ученый, а интеллектуальный политик, который мог на первый взгляд непроизвольно и моментально извлечь из своей памяти аргументацию из самых различных областей гуманитарного знания. Как пишет Зив, «обладая блестящей памятью, он умел на лету схватывать доводы соперников и противников, быстро ассимилировать нужное ему и тут же преподносить слушателям продукт своей талантливой импровизации, заполняя пробелы прочным цементом непобедимой «логики» [75] .

Впрочем, свойственные Льву в то время воззрения если и носили вначале народнический характер, относились скорее к умеренно либеральному крылу народничества, которое в 90-х гг. отчасти вытеснило революционных экстремистов (последние вскоре возродятся в партии социалистов-революционеров, которая начнет формироваться с первых годов XX в.). Не собираясь устраивать заговоры или призывать к немедленной революции, Лев и его товарищи продолжали напряженно искать свои жизненные пути.

Между тем серьезный конфликт возник во взаимоотношениях с родителями. Приезжая в Николаев по своим коммерческим делам, Давид Бронштейн узнал (мир не без «добрых людей») об опасных знакомствах сына. Произошло бурное выяснение отношений. Отец пытался образумить Льва, переходил от уговоров, что ему предназначена блестящая карьера инженера и что ему следует учиться за границей, к грубой брани. Сын отвечал менее резко, но столь же упрямо и непримиримо. Он пытался объяснить отцу, что перестройка человеческого общества значительно важнее, чем карьера инженера. Диспут окончился тем, что отец заявил: «Или ты оставишь все это и займешься делом, или перестанешь тратить мои деньги» [76] . В результате Лев напрочь рассорился с отцом, отказался от его материальной помощи, покинул снимаемую им комнату и поселился вместе со Швиговским и несколькими юношами из круга «политических знакомств» в новом саду, который Швиговский арендовал вместе с новой, более вместительной хижиной.