Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

В те дни почти уже ушедший с политической сцены когда-то грозный лидер революционной конституционно-демократической партии Милюков публично выступил с обвинением, которое одних удивило, а другим объяснило все: с обвинением Ленина и Троцкого в шпионаже в пользу Германии. Нужно отметить, что в отношении Троцкого эти обвинения были необоснованны, и Троцкий это хорошо знал. Он не имел отношения к германским деньгам, выдававшимся революционерам на нужды революции в годы Первой мировой войны в том числе и через структуры, созданные его старым знакомым Александром Парвусом. Ленин же через своих приближенных к этим деньгам имел самое непосредственное отношение, да к тому же в Россию возвращался через Германию. Обвинение Ленина в шпионаже на фоне его требований о прекращении войны с Германией выглядело достаточно правдоподобно. 30 июня Милюков выступил с этим обвинением в кадетской газете «Речь»: «Я, действительно, не доволен тем, что г[оспода] Ленин и Троцкий гуляют на свободе, но я мотивирую для правительства необходимость «быть последовательным» относительно них не тем, что они состоят агентами Германии, а тем, что они достаточно нагрешили против уголовного кодекса».

Ленин конечно же промолчал. Он хорошо знал, что действительно нагрешил против уголовного кодекса. За него ответил Троцкий, совесть которого была чиста: «С этой трибуны революционной демократии я говорю и обращаюсь к честной русской печати с просьбой, чтобы мои слова были воспроизведены: до тех пор, пока Милюков не снимет с нас этого обвинения, на его лбу останется печать бесчестного клеветника» [1000] . Газета Горького (в тот период Горький был всецело на стороне Ленина и большевиков) так отреагировала на эти слова: «Произнесенное с силой и достоинством заявление Троцкого встречает единодушную овацию всего зала. Весь съезд без различия фракций бурно аплодирует в течение нескольких минут» [1001] . Летописец революции 1917 г. меньшевик-интернационалист Н.Н. Суханов (Гиммер) [1002] оценил это выступление чуть иначе: как «ядовитую, негодующую, вызывающую речь» [1003] .

Столкнувшийся со столь враждебной реакцией, Милюков заявил, что был неправильно понят: он не называл Троцкого и Ленина немецкими агентами. Но он полагал, что правительство должно арестовать их за подрывную деятельность [1004] . Понятно, что лавры победителя в этой политической дуэли достались Троцкому, а Ленин сделал еще одну зарубку в своей памяти: Троцкий снова поддержал и выручил его в критическую минуту.

На съезде Троцкий в последний раз встретился и вступил в стычку с патриархом российского социалистического движения Плехановым. В нескольких выступлениях Плеханов проповедовал войну до победного конца. Съезд с видимой прохладой воспринимал его заявления, но из уважения к заслугам и возрасту, как правило, не вступал с ним в споры. Троцкий оказался одним из немногих, кто резко упрекнул Плеханова за «патриотическую проповедь». Плеханов ответил новой высокомерной речью, называя себя Дантоном русской революции. И. Дойчер комментирует: «Больному ветерану революции Плеханову и в голову не могло прийти, что как раз его молодому оппоненту, занимавшему гораздо более скромное положение, предназначено стать русским Дантоном и дать русской армии глоток «живительного сока революции» [1005] .

2 июля в «Правде» появилось письмо Троцкого о том, что никаких принципиальных или тактических разногласий между «объединенными» и большевиками нет, а значит, нет и мотивов для их раздельного существования, что объединение в Петрограде должно осуществиться немедленно, не дожидаясь партийного съезда, а последний должен будет дать «полное организационное слияние» [1006] .

В это время российские социалисты разных направлений возобновили свои усилия по восстановлению международного социал-демократического объединения в рамках Циммервальдского движения. Они провели свою полуофициальную встречу, на которой присутствовали в качестве зарубежных представителей циммервальдовцев швейцарец Р. Гримм и русско-итальянская революционерка А. Балабанова, которая к этому времени фактически примкнула к большевикам. Обсуждался вопрос об участии в III Циммервальдской конференции, которую планировалось провести в Стокгольме. Большевики и Троцкий возражали против участия в ней, выступив за разрыв с Циммервальдским движением и за создание принципиально нового Интернационального объединения, которое соответствовало бы их радикальным установкам. Троцкий был особенно враждебно и агрессивно настроен по отношению к примиренческой позиции и заходил в своих нападках гораздо дальше, чем большевики, составлявшие внутри Циммервальдского движения левое крыло (Троцкий представлял центр). Балабановой это показалось удивительно, и она, выходя из помещения, где проходило заседание, с нарочитой наивностью задала Ленину вопрос, в чем же все-таки состоит идейное различие между большевиками и Троцким: «Почему он держится в стороне от вашей группы?» Реакция Ленина была вполне ожидаемой: «Вы что же, не знаете?.. Амбиции, амбиции, амбиции!» [1007]