Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Том открывался анализом особенностей развития России, из которых автор выделял прежде всего замедленность и вытекавшие отсюда экономическую отсталость, примитивность общественных форм, низкий уровень культуры. Как раз этот анализ и дал автору возможность более или менее аргументированно и логически последовательно развить свою установку на возможность неравномерного и комбинированного развития отсталых стран, которая являлась новой опорой для концепции перманентной революции. Из универсального закона неравномерности исторического развития Троцкий выводил закон комбинированного развития, означающий возможность сближения различных исторических этапов, сочетания архаических форм с современными. Это абстрактное положение не оставлялось без конкретных — фактических и статистических — иллюстраций. Троцкий показывал, в частности, что по своей технике и промышленной структуре Россия начала XX в. стояла на уровне передовых стран, а в некоторых отношениях даже их опережала. Предприятия-гиганты с числом рабочих более тысячи человек в 1914 г. занимали в США 17,8 %, а в России 41,4 %. Выдвигая закономерности неравномерного и комбинированного развития применительно к отсталым странам и относя к ним Россию, Троцкий допускал известное упрощение реальной ситуации, ибо Россия могла рассматриваться в качестве отсталой лишь по отношению к наиболее передовым европейским странам и США, а в целом принадлежала к странам среднеразвитым, что признавалось и обосновывалось огромным числом российских и зарубежных исследований.

Весь анализ вел к тому основному положению, что, будучи по «отправным своим задачам» демократической, русская революция неизбежно ставила проблему политической демократии по-новому и в конце концов привела к тому, что в течение нескольких месяцев у власти оказались Советы, которые Троцкий считал властью пролетариата. Именно здесь и начиналась, однако, игра в понятия, ибо власть Советов, в которых в конце концов возобладали большевики, приравнивалась автором к власти пролетариата, а не к власти над пролетариатом и другими слоями населения России, как это оказалось в действительности вскоре после Октябрьского переворота. Такой поворот событий Троцкий признавал, однако только применительно к значительно более позднему этапу развития советской истории, когда после смерти Ленина у руля правления утвердился Сталин.

В первом томе «Истории русской революции», несколько искусственно доведенном до июньской демонстрации 1917 г., рабочим, особенно петроградским, подчас приписывались качества сознательности и организованности, которыми они в действительности не обладали, тем более в той высокой степени, которая декларативно воспевалась автором. Поэтому в вопросе о силах революции порой возникали серьезные оценочные противоречия. В качестве решающих сил выступали то рабочий класс, то руководившие им большевики, а подчас — особенно при описании событий первых месяцев революции — даже представители других социалистических партий. В конечном итоге все же возникал некий оценочный компромисс, состоявший в том, что решающую роль играли массовые выступления, но массами руководила большевистская партия.

Второй том автор открывал «июльскими днями» и завершал II съездом Советов. Первая часть второго тома была посвящена политическому противостоянию в июле — сентябре 1917 г. Ставя вопрос о том, могли ли большевики взять власть в июле, автор, основываясь на фактах, показывал нереальность задачи, но придавал огромное значение июльскому кризису. Он полагал, что именно в эти дни большевики смогли обеспечить «будущее революции и свое собственное»[221]. Во второй части тома речь шла о последних неделях перед Октябрьским переворотом, о самих октябрьских событиях в Петрограде, о роли столичного Совета и личной роли автора в осуществлении государственного переворота.

На протяжении всего труда встречались яркие, порой блестяще выписанные портреты деятелей 1917 г. и описания отдельных, наиболее значительных событий. Вот как, например, характеризовался известный политик и писатель эсер Борис Савинков: «человек даровитый и волевой», который «в течение ряда лет был орудием в руках провокатора Азефа; скептик и циник, считавший себя вправе, и не без основания, глядеть на Керенского сверху вниз и, держа правую руку у козырька, почтительно водить его левой рукой за нос». Вот мазок, дающий не очень точное, но яркое представление о I Всероссийском съезде Советов: «Громадное и рыхлое собрание», работа которого отличалась «размашистостью в области деклараций и консервативной скаредностью практических задач. Это налагало на все решения печать безнадежности и лицемерия».