Читаем Лев Троцкий полностью

В следующих сообщениях он давал представление о фактическом единодушии народа на первых порах в поддержке царя Фердинанда, правительства, командования, в понимании войны как крестового похода за освобождение единокровных братьев и сестер в Македонии и Фракии, остававшихся под турецким господством.[359]

От живых наблюдений Троцкий переходил к анализу причин и сущности войны, подчеркивал ее прогрессивный характер. Смысл войны он видел в попытке кратчайшим путем решить вопрос создания новых государственно-политических форм, более приспособленных для развития балканских народов.[360] Признавая Фракию и Македонию болгарскими землями, он подчеркивал, что они имеют все основания для воссоединения с Болгарским государством. Такой подход означал решительное, хотя реально и недостижимое, отвержение попыток подчинить судьбы полуострова притязаниям европейских держав. Отвергались и открытые проявления колониалистской политики, и той, которая прикрывалась фразами об этническом родстве. В последнем случае содержался намек на Россию.[361]

Большое впечатление произвели на Троцкого первые победы болгарских войск: занятие без боя Лозенграда, осада Одрина — наиболее крупного центра этого региона. В то же время трезвый анализ заставлял автора «понижать» энтузиазм, с которым было встречено взятие Лозенграда. Он писал, что часть софийской прессы была «прямо-таки бесстыдной» в информации о трофеях, что перечень трофеев «был высосан из собственных неопрятных пальцев» авторами, жаждавшими сенсаций. Проблемы, связанные с падением Лозенграда, Троцкий рассмотрел в специальной статье, которая осталась тогда неопубликованной (скорее всего, «Киевская мысль» не решилась ее поместить, но не исключено, что статья не была пропущена болгарской военной цензурой).[362] Написанная по свежим следам событий, статья тем не менее содержала попытку рассмотреть по существу военные преимущества и слабости болгар и турок. Силу первых автор видел в «большой скорости мобилизации и передвижения армии, в ее однородности и воодушевлении», а преимущества турок — в больших людских резервах и финансовых возможностях. Отсюда проистекала исключительная важность фактора времени.

По мере развития военных действий обнаруживалась усталость болгарских войск. Надежды на капитуляцию турок не подтвердились, выявлялись все большие разногласия между союзниками, возник «румынский фактор» (не участвовавшая в войне Румыния стала требовать материальную компенсацию), патриотический порыв болгарского населения постепенно угасал. Все более ощущалась «изнанка победы», как Троцкий назвал одну из своих статей.[363] Изнанка войны особенно выразительно проявлялась в болгарских жертвах.

Цикл публикаций, посвященных страданиям рядовых участников войны, был открыт статьей «Раненые». Рассказы участников сражений субъективны — эту элементарную истину Троцкий мог бы и не повторять, но он использовал ее, чтобы из массы впечатлений воссоздать более или менее реальный, не идеализированный и непроклинаемый, образ войны, сотканной из противоречий, имеющих свою долю правды.

Постепенно в репортажи Троцкого начинали проникать сведения, что и болгары не ведут войну чистыми руками. В статье «Рассказ раненого»[364] передавался эпизод боя в районе Лозенграда. Его участник рассказал журналисту, как он и его товарищи обнаружили несколько десятков тяжелораненых турок. «Тут наши их и прикололи. Был такой приказ, чтобы не отягощать ранеными транспорта».

Теперь, когда характер информации и тон статей Троцкого стали более пессимистичными, его материалы все меньше удовлетворяли болгарскую цензуру, да и издателей газет, где он публиковался. Некоторые статьи в прессу вообще не попадали и были опубликованы только в советское время. Такова была судьба статьи «Длинный месяц»,[365] показывающей, как после «длинного месяца» патриотического порыва наступило отрезвление.

Рассматривал Троцкий и международные аспекты Балканской войны. Это была особенно деликатная и скользкая тема, к которой ревностно относились власти Болгарии и цензура. Учитывая, что его статьи публикуются в российских либеральных газетах, стоявших на конструктивно-оппозиционных позициях, Троцкий старался особенно осторожно и взвешенно формулировать оценки-российской политики на Балканах. Непосредственно этой теме была посвящена только одна статья, опубликованная в пору «медового месяца» Балканского союза.[366] Троцкий полагал, что официальная Россия разочаровалась в Балканском союзе и будет ставить ему всяческие препятствия.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы