Лев Троцкий

Фактически присоединившись к большевикам, Троцкий отдавал себе отчет о сущности большевизма, о характере Ленина как политического деятеля. А. А. Иоффе в начале лета 1917 года во время беседы с Троцким возражал против безоговорочного вступления межрайонцев в большевистскую партию. «Лев Давидович! Они же политические бандиты!» — воскликнул Иоффе. «Да, я знаю, — ответил Троцкий, — но большевики сейчас единственная реальная политическая сила».[433] Л. Д. Троцкий был избран съездом в состав Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК).[434]

В начале июля 1917 года в Петрограде возникли волнения, стоявшие на грани бунта. Распропагандированные большевиками солдаты пулеметного полка заполнили улицы. Перед ними накануне самого выступления, 2 июля, выступил Троцкий, и можно полагать, что его речь отчасти спровоцировала пулеметчиков. К ним присоединились моряки Кронштадта.

Третьего июля солдаты-пулеметчики и моряки осадили Таврический дворец, где заседал Совет. Определенных требований они не выдвигали, повторяли лозунг «Вся власть Советам!», но находились в лихорадочном состоянии после шествия по городу, сопровождавшегося хулиганскими действиями, выстрелами по окнам и грабежами. Несколько членов Совета вышли к бунтовщикам, чтобы их успокоить. Троцкий произнес речь, в которой заявил кронштадтцам: «Вы — цвет и слава революции!»

Во время его выступления группа матросов окружила вышедшего вместе с Троцким лидера эсеров министра земледелия В. М. Чернова и пыталась затолкать его в автомобиль, чтобы увезти в неизвестном направлении, заявив, что Чернов «будет заложником». Троцкий проявил самообладание. Он обратился к толпе с вопросом: «Не правда ли, я не ошибаюсь, здесь нет никого, кто был бы за насилие? Кто за насилие, поднимите руки». Ни одна рука не поднялась, и матросы с недовольным видом отошли от машины. Троцкий сказал: «Вам, гражданин Чернов, никто не препятствует свободно вернуться назад, это было недоразумение».[435] Эпизод был немаловажным.

Лидер крупнейшей партии испытал чувство унижения, а Троцкий сыграл роль благородного и снисходительного спасителя, сохранившего присутствие духа, проявившего великодушие и обладавшего несравненно ббльшим авторитетом в низах, нежели министр.

Многие нетерпеливые большевики считали целесообразным использовать волнения, чтобы попытаться взять власть. Ленин поначалу отсутствовал в городе, уехав в Финляндию на отдых. Однако, узнав о суматохе в столице, немедленно вернулся. Вначале он, как и Троцкий, колебался в принятии решения.

А. В. Луначарский писал жене: «Большевики и Троцкий на словах соглашаются (придать выступлению организованный характер. — Г. Ч.), но на деле уступают стихии».[436] Но вслед за этим Ленин смог более или менее трезво оценить соотношение сил. Особой проницательности для этого не требовалось. Достаточно было появления в городе Волынского полка, верного Временному правительству, чтобы дезорганизованная масса полностью рассеялась.

Со времени июльских дней Троцкий уже чувствовал себя почти единоверцем Ленина. Последний также вроде бы утратил следы прежнего недоверия к нему, которое, однако, будет вновь и вновь возвращаться. «Теперь они нас перестреляют, — говорил Ленин Троцкому 5 июля. — Самый для них подходящий момент».[437]

Выступления Троцкого в цирке «Модерн», на предприятиях, в университете, театрах, на площадях носили отныне большевистский характер и следовали одно за другим. «Я возвращался обессиленный за полночь, открывал в тревожном полусне самые лучшие доводы против политических противников, а часов в семь утра, иногда раньше, меня вырывал из сна ненавистный, невыносимый стук в дверь, меня вызывали на митинг в Петергоф, или кронштадтцы присылали за мной катер».[438]

На этом фоне психологически весьма любопытно отношение Троцкого к дочерям от бывшей жены А. Л. Соколовской. Впервые после «фиксации» их рождения и скудных слов о младенчестве старшей из них, Зины, он упомянул в воспоминаниях о своих дочерях, которые стали почти взрослыми (Зине шел семнадцатый, а Нине шестнадцатый год), именно в связи с их «политическим созреванием». В воспоминаниях нет ни слова об их детстве. Создается впечатление, что отец не интересовался девочками ни в малейшей степени. Однако обе они воспитывались на примере отца, которого до этого не знали и впервые увидели в разгар политических событий 1917 года. Именно так их настраивала Соколовская, сохранившая к бывшему супругу глубокие чувства.