Лев Троцкий

Воспоминания писались в первый год после выдворения Троцкого из СССР. Это — почти уникальный источник, позволяющий воспроизвести его раннее детство. Однако еще одним косвенно мемуарным источником является книга американского журналиста Макса Истмена, который побывал в Советской России в начале 1920-х годов, сблизился с Троцким, записывал его воспоминания, а также воспоминания членов его семьи и других лиц. Затем Истмен выпустил книгу о юности Троцкого.[21] Как рассказывал ему Троцкий, он родился в глиняном доме из пяти тесных и темных комнат, с низкими потолками, под соломенной крышей. Во время дождей крыша протекала. Особенно запомнились огромная печь и вечно лежавший на ней кот.[22] Позже, однако, был построен более презентабельный двухэтажный каменный дом.[23]

Магазинные игрушки считались в семье экономных Бронштейнов непозволительной роскошью. Не случайно в памяти Левы сохранились только две покупные игрушки, которые однажды привезла мать из Харькова, куда подчас ездила на врачебные осмотры: бумажная лошадка и мяч. Вместе с сестрами Лева играл с самодельными куклами. Однажды «наш машинист» Иван Васильевич Гребень (речь шла об операторе мельницы) вырезал и склеил картонный вагон, который доставил ребенку немалую радость. Отправлявшиеся в Елисаветград или Николаев родственники подчас спрашивали ребенка, что ему привезти, и он просил лошадку или цветные карандаши, а позже книжки и коньки. Об обещаниях родные забывали, и мальчик поначалу томился разочарованием, но со временем привык, что к обещаниям и вообще к словам людей, в том числе близких, надо относиться критически.

Впрочем, Троцкий преувеличил в воспоминаниях скудость «материального обеспечения» своего детства. То ли он сам, то ли его родные рассказывали Истмену, что старшие брат и сестра научили его читать и давали ему книжки с картинками. Летом приезжал из Одессы дядя Моисей Филиппович Шпенцер, человек образованный, позже занимавшийся издательским бизнесом[24] (о нем мы еще вспомним), который обратил внимание на мальчика с яркими голубыми глазами и прекрасной памятью. Он стал помогать ему учиться грамоте.

Печатное слово производило на ребенка магическое впечатление. В восемь лет он «основал собственный журнал», нарисовав для него цветную обложку и заполнив несколько страничек собственными сочинениями. С неменьшим усердием Лева с семи лет помогал отцу вести конторские книги и заниматься бухгалтерией, в чем скоро оказался сильнее самого Давида.

Мальчик был сильным и ловким, но обычные детские уличные игры его привлекали мало. Зато отчасти физические, отчасти умственные «розыгрыши» позволяли и взрослым и детям смореть на него как на «проказника». Потомки односельчан вспоминают рассказы, как Лева охотился на пауков-тарантулов, а затем на грызунов, за уничтожение которых земство платило по копейке за штуку. Чтобы получить деньги, необходимо было предъявить лапки животного. Вначале принимались и хвосты, но хитрецы научились вырезать некие подобия хвостов из шкурки, получая по десятку «хвостов» из одного зверька. Хитрость вскоре разоблачили, и детям пришлось от своей выдумки отказаться.[25]

К «официальному» начальному образованию Лев Бронштейн приступил в 1886 году в громоклеевском учебном заведении, то ли школе, то ли хедере, где, кроме элементарных религиозных знаний, его обучали русскому языку и арифметике. Первый учитель ребе Шуфер помог ему лучше овладеть навыками осмысленного чтения и письма. «Я сохраняю… о моем первом учителе благодарное воспоминание», — писал Троцкий.[26] В девять лет Лев был отправлен родителями в Одессу для получения систематического образования. Выбор учебного заведения был предопределен двумя причинами.

Во-первых, в классическую гимназию еврею было попасть крайне трудно. С 1887 года, как раз перед тем как Льву предстояло поступление в учебное заведение, в гимназиях и реальных училищах была введена процентная норма для евреев, составлявшая 5–10 процентов. В Одессе — городе со значительным еврейским населением — она была максимальной. Тем не менее попасть в классическую гимназию ребенку с деревенским воспитанием было почти невозможно. Во-вторых, важное место в классических гимназиях занимало преподавание языков, в частности древних, а также гуманитарных предметов. Родители считали это ненужным излишеством. С их точки зрения, практичнее были реальные училища, дававшие более обширные знания по математике и естествознанию. В реальное училище и поступить еврею было легче.

Так Лева впервые попал в большой город, в один из самых ярких и оригинальных бытовых и культурных центров России — прекрасную приморскую Одессу, город неповторимого колорита и великолепного юмора.

Он сдавал экзамены в первый класс реального училища Святого Павла, но не проявил достаточного уровня знаний, чтобы преодолеть процентную норму: получил тройку по русскому языку, четверку по арифметике. Ребенка приняли в подготовительный класс, откуда он мог без серьезных проблем, разумеется, при высоком трудолюбии, перейти через год в первый класс.