Лев в Москве. Толстовские места столицы

Как подсчитали биографы Толстого, в Хамовниках он создал около шестидесяти произведений из сотни, написанных в Москве. Среди них – «О переписи в Москве» (1882 год), «В чем моя вера» (1883–1884 годы), «Так что же нам делать?» (1884–1886 годы), «Сказка об Иване-дураке» (1886 год), «Записки сумасшедшего» (1884 год), «Смерть Ивана Ильича» (1884–1886 годы), «Власть тьмы» (1886 год), «О жизни» (1886–1887 годы), «Плоды просвещения» (1889 год), «Крейцерова соната» (1889 год), «Воскресение» (1889–1899 гг.) и другие.

Работал он истово, не жалея ни себя, ни других – тех, кому предстояло неоднократно переписывать его сочинения. «Я не понимаю, как можно писать и не переделывать все множество раз», – говорил он.

Писал Толстой обычно на дешевой бумаге размером в одну четвертую листа, крупным «веревочным» почерком. За день набиралось до двадцати страниц. Если бумага кончалась, то он продолжал строчить на том, что имелось под рукой – на счетах, на письмах и т. д. Часто за работой разговаривал сам с собою.

Как и в Ясной Поляне, сидел он за низким стулом, ножки которого были укорочены – чтобы ему было лучше видно, т. к. Лев Николаевич, будучи близоруким, очков не носил. Судя по всему, писать сидя на таком стуле было не очень удобно, т. к. роста Толстой был высокого. Иногда после долгих часов сидения за столом он вставал и подходил к пюпитру, ставя его к окну, продолжал писать на нем. Любил писать при одной свече.

А потом… «Только перепишешь все – опять перемарает, и опять снова», – стонала Софья Андреевна. Но если в прошлые десятилетия переписка по нескольку раз «Войны и мира» составляла для нее трудность чисто физическую (объем-то какой!), то теперь появились трудности иного рода. Она была не согласна с тем, что переписывает: «Я не могу полюбить эти не художественные, а тенденциозные и религиозные статьи: они меня оскорбляют и разрушают во мне что-то, производя бесплодную тревогу».

Богато ли жили Толстые в Хамовниках? Жили в достатке, и во многом благодаря опять же Софье Андреевне. А чтобы жить в достатке, кормить большую семью и содержать многочисленную челядь, нужны были деньги. Мы не зря при описании усадьбы упомянули о «Конторе изданий». Издательское дело Софьи Андреевны и литературный гонорар за печатаемые произведения Л.Н. Толстого на стороне обеспечивали неплохой доход – от 15-ти до 18-ти тысяч рублей в год. Но этого тоже не хватало. Москва – не Ясная Поляна.

В 1886 году самыми крупными статьями расхода из общей суммы 22 539 р. были: издание полного собрания сочинений Л.Н. Толстого – 5138 р. 12 коп.; на питание семьи и дворни зимой в Москве и летом в Ясной Поляне – 3120 руб. 51 коп.; на жалование учителям и слугам – 2057 р. 38 коп.; на одежду семье и части слуг – 1702 р. 01 к.; на карманные – личные расходы детям – 804 р. 57 коп.; на разъезды семьи и слуг – 725 р. 52 коп.; на медицину и санитарию – 767 р. 90 к.; на покупку и ремонт хозяйственного инвентаря и мебели – 754 р. 88 коп.

В Москве деньги «тают не по дням, а по часам», жаловалась Софья Андреевна в письме от 23 октября 1884 года. «Расходы в Москве при самой усиленной экономии так велики, что просто беда, в ужас приводят всякий день». В ответ на этот крик души супруги, Толстой утешает: «А если нужны будут деньги, то поверь, что найдутся (к несчастью). Можно продать мои сочинения (они верно выйдут нынешний год); можно продать Азбуки, можно лес начать продавать. К несчастью, деньги есть и будут, и есть охотники проживать чужие труды».

До сего момента Толстой продавал издателям авторское право на издание своих произведений. Даже издание и распространение «Азбуки», о которой он пишет жене, он поручил мужу своей племянницы Н.М. Нагорнову. Отныне Софья Андреевна, имевшая доверенность Льва Николаевича на ведение всех его имущественных дел, сама будет заниматься изданием сочинений Толстого. Правда, в 1891 году Лев Николаевич преподнес еще один сюрприз, отказавшись от авторских прав (и отчислений от их использования) на все, что написал после 1881 года, т. е. на произведения, сочиненные в Хамовниках.

«Большое, сложное хозяйство целого имения почти все на ее руках, – хвалил Софью Андреевну Репин. – Высокая, стройная, красивая, полная женщина с черными энергичными глазами, она вечно в хлопотах, всегда за делом… Вся издательская работа трудов мужа, корректуры, типографии, денежные расчеты – все в ее исключительном ведении. Детей она обшивает сама… всегда бодрая, веселая, графиня нисколько не тяготится трудом».

Софья Андреевна занималась домом не формально, не по доверенности, а искренне, желая доставить радость всем членам семьи, прежде всего, мужу. Ведь во многом моральный климат в доме зависел от того, в каком расположении духа находился Лев Николаевич: «Жизнь наша в Москве была бы очень хороша, если б Левочка не был так не счастлив в Москве», – признавалась она в 1882 году.