Лев в тени Льва. История любви и ненависти

Статьи вызывали многочисленные отклики, от издевательских до восторженных. В начале 1905 года он стал «одной из самых заметных фигур в отечественной публицистике», как пишет Валерия Абросимова. И ей же принадлежит мысль, что «публицистическая деятельность Л. Л. Толстого в 1904–1905 годах в какой-то степени была формой протеста против явного отчуждения отца, своеобразным способом привлечь, хотя бы через столичную прессу, внимание яснополянского гения к своим взглядам…»

Да, семейный фактор играл большую роль в этой истории. И опять в эпицентре этих противоречий оказалась Софья Андреевна. 23 марта 1905 года она писала сыну: «Мне и папа, разумеется, очень грустно, что наш сын до такой степени противоположен в своих воззрениях на войну, как ты. Но, кроме того, что это грустно, до меня со всех сторон доходят слухи, что это мать внушила Льву Львовичу подобные взгляды, и мать, не согласная с Львом Николаевичем, – проповедует войну. Так как это несправедливо, то я хотела восстановить истину и опубликовать на весь мир свой взгляд на войну».

Вообще-то Софья Андреевна щепетильно относилась к возможности своего выступления в печати. До этого она прибегала к этому всего два раза: в 1892 году, напечатав в газетах письмо с призывом жертвовать в пользу голодающих, и в 1901 году, написав открытое письмо митрополиту по поводу «отлучения» ее мужа от церкви. Оба случая были чрезвычайные.

Если в марте 1905 года она отправила в Англию Черткову открытое письмо в защиту мира, значит, это было для нее принципиально. Но что было принципиально? Высказаться против войны вообще? Или показать всему миру, что ее позиция совпадает с позицией мужа, а не сына? По свидетельству Маковицкого, первый вариант письма был задуман именно как полемика с сыном. От этого ее отговорили дочери. Тогда она написала против войны вообще.

«Ясная Поляна

18 марта 1905 г.

Дорогой друг (dear friend)!

Зная, как вы, живя за границей, всё так принимаете к сердцу те страдания, которые мы переживаем в России, я не могу не высказать вам и своих чувств по поводу, главное, войны и всего, что наболело в моем сердце.

Грустно то, что в России нет единства мнений и чувств, а существует, напротив, полное несогласие во взглядах. Крайне огорчают меня статьи в разных не сочувственных мне газетах, как “Новое время”, “Московские ведомости” и другие, кричащие о продолжении войны и о нежелании заключения мира.

Не вдаваясь ни в какие политические соображения, хотя я лично убеждена в том, что продолжение войны не только бесполезно, но приведет всё к большим ущербам и большим беспорядкам от тех бунтующих масс, в которых война разбудила презрение к человеческим жизням и безотчетную, зверскую жажду крови, – я просто не могу понять людей, дерзающих продолжать проповедь войны!

Неужели не хватает у людей самой простой, непосредственной любви к человечеству, понимания добра, – да просто воображения, чтоб переживать с невинными жертвами войны и оставленными ими семьями те отчаянья муки, от которых стонет вся Россия?

Некоторые воображают, что народ якобы мудро и спокойно смотрит на войну и смерть. Это несправедливо. Я живу в деревне, я сама провожала сына на войну, я видела эти проводы и пережила их с болью сердца, – но я нигде ничего другого не видала, как плач, горе и отрицание того дела, на которое посылали людей, за редкими исключениями интеллигентной молодежи, но не народа.

Мир не может быть позором, как этого многие боятся. Проигранная война не позор, а несчастье. Дикая духовно, нехристианская нация, как японцы, должна была победить, ибо в ней силен принцип патриотизма, стоящий вразрез с христианским принципом любви к ближнему и, следовательно, отрицанием войны. До этого они еще не доросли, а русские уже на пути к нему.

Да наконец, какой позор может быть больше, как тот, чтобы истязать, мучить людей, заставлять людей совершать самое страшное, высшее преступление, которое только можно себе представить, – отнимать жизни людей самыми жестокими, сложными, изощренными способами, изобретенными гнусной дурно использованной цивилизацией?

Какая жестокость может быть больше той, чтоб сотни тысяч детей и стариков оставлять без отцов и сыновей, голодных, раздетых, умирающих от нищеты; чтоб заставлять страдать сотни тысяч плачущих и часто умирающих от горя матерей, жен, отцов и детей, чтоб оставлять необработанными поля, чтоб навязывать будущим поколениям огромные государственные долги…

Да пусть отпадут все те земли, которые достаются такими безумно жестокими путями, чтоб остающиеся благоденствовали и люди благословляли своих правителей…

Граф. Софья Толстая».