Лев в тени Льва. История любви и ненависти

Главное условие, которое сразу было поставлено между молодыми супругами Толстыми, Львом и Соней, ими же самими в начале семейной жизни, – никакой лжи! Знать друг о друге каждую мелочь! Не скрывать друг от друга свои дневники, письма! Never, never! Или он и она будут несчастны!

Спустя тридцать лет повторялась та же история. В ней только не хватало одного обстоятельства места.

В ней не хватало Ясной Поляны.

Письма из Ясной Поляны

Все матери одинаковы… Как и Нина Вестерлунд, Софья Толстая настороженно отнеслась к решению молодых. Ее смутило, что невеста сына иностранка. Она сразу и безошибочно почувствовала: здесь и скрывается подводный камень для будущей семейной жизни. 4 марта 1896 года мать пишет Лёве в Швецию:

«Когда всё кончено и решено – стало, конечно, страшно за вас. Но будущее всегда для всех темно и будем надеяться и молить Бога, что всё будет хорошо. И хотелось бы мне предупредить вас, как много будет трудностей, осложнений и разочарований, – но ведь вы теперь ничему не поверите. – То, что невеста твоя иностранка, во многом сделает вам жизнь трудной».

Несколько дней спустя она вновь пишет: «Очень стало за вас страшно, когда всё решилось. Подумал ли ты хорошенько, примерил ли Дору и ее жизнь с тобой к России, к семье, ко всем обстоятельствам и осложнениям жизни? А ведь то, что она не русская, – это для вас обоих, особенно для нее, лишняя трудность и лишнее осложнение в жизни. – Не суетись и не нервничай, ради Бога; и сам с собой строже и лучше проверяй и обдумывай свое положение. Теперь жизнь пойдет серьезней и еще трудней: ведь ты один ею будешь и должен руководить, т. е. жизнью».

Зато отец был доволен решением сына! Сразу и безоговорочно. И то, что Дора не русская, а шведка, в его глазах говорило в пользу свадьбы. «Хотя я и стараюсь не иметь предилекции[40] к людям и нациям, шведы мне всегда были, еще с Карла XII, симпатичны. Интересны очень мне взгляды, верования той среды, в которой выросла и воспиталась твоя невеста. У ней могут быть теперь еще только задатки своего личного. Скрещение идей так же выгодно, как скрещение пород. Передай ее отцу и ей мою радость за твой выбор».

Остается загадкой, почему Толстой так полюбил Карла XII, разбитого Петром Первым под Полтавой. Но в радостном тоне его письма («Я очень рад. Мне представляется это очень хорошим») можно почувствовать нотки облегчения. Словно какой-то груз снимался с русского отца и перекладывался на широкие шведские плечи Эрнста Вестерлунда. Больной Лёва был тяжелой проблемой для семьи, и отец не мог не испытывать определенной вины за это: ведь сын пытался пойти по его стопам и надорвался. Возможно, поэтому Толстой, к тому времени отрицательно относившийся к бракам и считавший идеалом жизни целомудрие («Я не изменю никогда своего взгляда, что идеал человека есть целомудрие», – пишет он и в этом письме), в случае Лёвы сделал исключение.

В следующем письме к сыну Толстой признается, что его радость по поводу свадьбы не имеет рационального обоснования – рад и всё! «Женитьба твоя мне очень нравится. Оснований для этого у меня нет очень определенных, но есть общее чувство, по которому, когда вспомню, что ты женишься и именно на Доре Вестерлунд, мне делается веселее – приятно. Всё, что знаю про нее, мне приятно, и то, что она шведка, и то, что она очень молода, и, главное, то, что вы очень любите друг друга…»

Но в этом же письме он дает сыну совет, который говорит о том, что Толстой сделал выводы из опыта собственной семейной жизни и не хотел бы, чтобы Лёва повторял его ошибки. Из письма сына, где тот сообщал, что добивается от невесты полной правды и сам собирается ничего от нее не скрывать, отец, вероятно, почувствовал: сын опять дублирует его поведение в молодости. Он опять наступает на его тень!

«Совет в том, чтобы как можно меньше связывать свою свободу вам обоим, ничего не предпринимать, не обещать, не устраивать себе определенную форму жизни, a garder ses coudes franches[41]. Вы так молоды, что вам еще надо узнать, что вы, кто вы, на что способны, и потому учиться всячески, уяснять себе жизнь, учиться жить лучше, не думая о форме жизни. Форма эта сама собой сложится».

Так считал его отец, но так не считал Лев Львович. И хотя в ответных письмах он всячески благодарил отца за его советы, в глубине души он не был согласен. Свою будущую семейную жизнь он рассматривал как проект, причем русский проект, и это, в частности, выразилось в том, что он отказался от предложения тестя взять руководство хозяйством шведского имения Хальмбюбуда. Не это входило в его планы.

Свадьба