Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

Уже после она предложит ему денег. Он их, конечно, не примет, хотя деньги ему страшно нужны. Хотя с другой стороны, есть ли разница между этим способом добывания денег и игрой на гитаре?

Ветерок поутих, музыка стала громче, машина остановилась. Воаз–Иахин осмотрелся в поисках отеля или мотеля, но ничего не увидел. Дорога заворачивала вправо.

— Я вспомнила только что, — сказала женщина, — что мне нужно свернуть здесь. Тебе лучше сойти.

Воаз–Иахин взял свою гитару, рюкзак, выбрался из машины. Женщина захлопнула дверь и защелкнула ее.

— Если юноша твоего возраста смотрит на тебя так, как ты, — сказала женщина, — значит, с одним из нас что‑то не в порядке. Или я не должна так думать, или ты не должен так смотреть.

Маленький красный кабриолет, в котором громко играла музыка, рванул с места и скрылся в направлении порта.

15

Иахин–Воаз никак не мог отделаться от аналогии с телепередачей. Стало быть, он принимает волну льва. Лев означает наказание. Конечно, это его жена и сын желают наказать его. А хотел ли он своего наказания? И был ли лев просто наказанием? Он не мог ответить на эти вопросы простым «да» или «нет».

Лев съел настоящее мясо. А чем он питался с тех пор, как три дня назад сожрал пять фунтов бифштекса? Теперь он, верно, отощал, живот впал от голода, ребра торчат? Если лев являлся лишь ему одному, то кто, как не он, обязан кормить его?

Зашедший в магазин покупатель спросил книгу по древнему искусству Ближнего Востока. Иахин–Воаз предложил ему две книги в мягких обложках и одну в твердом переплете и принялся распаковывать пришедшую утром посылку.

Покупатель был одним из постоянных клиентов магазина, ему хотелось обсудить свою покупку.

— Львы просто замечательны, — заметил он.

Иахин–Воаз от неожиданности выпрямился, забыв про книги, коричневую бумагу и шпагат.

— Какие львы? — спросил он.

— Вот здесь, — показал покупатель, — на барельефах северного дворца.

Он положил открытую книгу на стойку перед носом Иахин–Воаза.

— Полагаю, скульптор придерживался определенных правил в изображении царя и прочих людских фигур, однако львы от этого только выигрывают — у каждого свой индивидуальный трагический портрет. Вы видели оригинал?

— Нет, — сказал Иахин–Воаз, — хотя я жил недалеко от развалин.

— Вот так всегда и бывает, — заметил клиент. — Рядом с тобой одно из чудес света, вершина искусства того времени, а ты живешь с ним рядом и даже его не замечаешь.

— Да, — сказал Иахин–Воаз, перестав обращать внимания на его слова. Он переворачивал страницы, рассматривая фотографии барельефов. Перед ним встал умирающий лев, кусающий колесо колесницы.

— Легко заметить, к кому скульптор благоволил, — продолжал болтать клиент. — Деньги за заказ были, верно, царские, но сердце свое художник отдал льву. При всем внимании к деталям его одежды и кудряшкам в бороде царь — не более чем иероглиф, символ царского величия. Но лев!

Иахин–Воаз не сводил пораженных глаз со льва. Он узнал его.

— Царь — чуть ли вторичная фигура, — говорил клиент. — Заметьте, что тело льва, вытянувшееся в смертельном прыжке, — той же длины, что и копья, и становится одним долгим диагональным ударом вечно противостоящих друг другу сил. Этот удар поддерживается в равновесии вращающимся колесом, а в центре — хмурая морда умирающего льва, вцепившегося в него зубами. Вся композиция построена мастерски. Царь и вправду второразряден — он просто противовес. Он призван держать копье, и только, ведь именно царь, и никто иной достоин убить такого льва.

Да, думал Иахин–Воаз, эту хмурую гримасу ни с чем не спутаешь. Это его гримаса, и грива такая же. И затененные глаза те же самые. Правда, в последний раз он здорово потощал. Ну да, ведь он ничем не кормил его все эти дни! Мог ли лев питаться только тем, что приносил ему он, Иахин–Воаз? Больше никто не мог его видеть. А сам он видел ли кого‑нибудь, кроме него?

Иахин–Воаз так впился глазами в страницу, что казалось, что он никому не отдаст изображенного на ней льва. Клиент почувствовал, что его тонкое понимание предмета становится несущественным. Он ощутил легкую тревогу за книгу и забарабанил пальцами по стойке.

— Я возьму ее, — сказал он и вытащил чековую книжку.

— Но ведь это же колесо, — вдруг произнес Иахин–Воаз, не отрывая взгляда от неумолимого колеса о восьми спицах, часть которого стерлась от эрозии и выветривания камня. — Колесо. Он должен был понимать это. Это не царь. Возможно, царь даже не хочет, чтобы лев умирал. Он знает, что лев — тоже царь, возможно, даже больше, чем он сам. Это все колесо, колесо. Дело в этом. Скульптор, не царь, знал, что это колесо. Кусать его бесполезно, но кто‑то должен это делать. В этом вся суть.

— Можно расценивать это и так, — осторожно согласился клиент и взглянул на часы. — Вообще‑то мне уже пора.