Левая Политика. От сект к партии

Впрочем, далеко не всегда усилия по строительству партии оказывались бесполезными. Во многих случаях возникали организации с радикальной программой, вполне дееспособные и влиятельные. Другой вопрос, насколько они соответствовали тому идеалу революционной партии, ради которого всё затевалось. И дело тут не только в официальной партийной доктрине. С точки зрения идейной доктрины, меньшевики были такими же революционерами и не менее последовательными социалистами, чем большевики. То же можно сказать и про русских социалистов-революционеров, причём не только левых. Опыт Кубы в 1958-59 годах не менее показателен — официальная коммунистическая партия «прозевала» революционный переворот. Отдельные её члены приняли участие в борьбе Че Гевары и Фиделя Кастро, но партия как таковая оказалась в стороне от событий, так же, как и компартия Никарагуа оказалась «вне игры», когда началась сандинистская революция. Впрочем, нужно ли так углубляться в историю? В начале 2000-х годов итальянская Партия коммунистического возрождения (Rifondazione Communista) выступала в качестве образца последовательной антикапиталистической силы, выводящей на улицы толпы молодых людей, распевающих революционные песни. Однако стоило Rifondazione приблизиться к власти, как начались обычные беспринципные компромиссы, итогом которых была позорная поддержка неолиберальной политики, проводимой правительством Романо Проди. Результатом такого курса было крушение не только самой Rifondazione, но и всего левого фланга в Италии, тяжёлая моральная травма для всех остальных левых в Европе.

Партийная доктрина говорит нам не о том, чем является организация на самом деле, но лишь о том, чем она хочет казаться, в том числе и в глазах собственных активистов и сторонников. Революционные партии, действительно сыгравшие свою роль в истории, отличались от своих провалившихся двойников не риторикой официальных документов, а повседневной практикой, не уровнем марксистской ортодоксии, а качеством марксистского анализа. Если говорить о практике, то принципиальное значение здесь имело именно наличие актива, не только постоянно занятого какой-то политической деятельностью, но и обладающего определённым совместным политическим опытом, коллективным сознанием, даже своего рода политической интуицией. Именно такая партия может быть демократической и сплочённой одновременно. Её члены и сторонники не ждут приказа сверху, не тратят время в бесконечных дискуссиях, а формируют свою политическую линию в процессе действия снизу, что не мешает им действовать солидарно, скоординировано, разрешая свои разногласия по ходу борьбы. В свою очередь революционное руководство — это не только опора на анализ, но и способность чувствовать массы, даже предчувствовать развитие их настроений; это не только алгебра, но и вдохновение. Перед нами организация, где доверие к лидерам опирается на совместное переживание текущего политического момента, где авторитет теоретиков основывается на их увлечённости практической деятельностью.

Все эти качества вырабатываются не в ходе повседневной работы в буржуазных парламентах, но и не во время сектантских дебатов. И если, как показывает опыт прошлого, штудирование теоретических работ, изучение книг и привычка к анализу могут сформировать отдельных политических интеллектуалов, способных неожиданно (порой для самих себя) превратиться из теоретиков в практиков и лидеров, то актив таким образом сформироваться не может. Активистская культура формируется только непосредственной деятельностью, её, как и рабочую профессию, нельзя выучить по книгам.

Стремление построить революционную партию заранее, без и вне революционной практики опирается на дурно понятый опыт большевизма, перетолкование советскими начётчиками от «истории партии». Этот подход, превратившийся в общее место марксизма к концу 1930-х годов, поставил под сомнение уже Эрнесто Че Гевара, заметив, что субъективные предпосылки революции могут складываться в процессе самой революции. В данном случае Че, как ни странно, был недостаточно радикален. Не только могут, но и должны. И никаким иным образом «сложиться», «развиться» и «созреть» не смогут.

Революционная партия является не предпосылкой, а продуктом революционного процесса. Вне его партия создана может быть, но — не революционная. И вполне естественно, что когда прекращается революционная практика, через некоторое время утрачивается партией и соответствующий «навык». Независимо от того, что написано на знамёнах, какие традиции воплощены в идеологии и доктрине, организация эволюционирует, становясь в лучшем случае реформистской. В чём, кстати, нет никакой трагедии — реформистское закрепление результатов революции может быть вполне осознанной, исторически важной задачей (как новая экономическая политика Ленина была не только отступлением от «военного коммунизма», но и попыткой консолидировать его наиболее важные, позитивные и значимые, с точки зрения будущего социалистического развития, результаты).