Левая рука Бога

Аслан оглянулся. Никого. Дружинники прошли десять минут назад, а казачьих разъездов здесь не бывает. Он вытянул из кармана сигаретницу. Вынул сигарету, сорвал обертку. На воздухе сработал самоподжиг, вверх потянулся тонкий дымок.

Юноша с удовольствием втянул запах. Настоящий табак, никакой искусственной дряни вроде сладкодыма. Он бы курил трубку, но это слишком дорого. К тому же отец почует.

А эти почти без запаха.

«И где Жанку носит?» – он раздраженно оглядел пустой вечерний парк.

И чего она тут встречу назначила? По набережной могли бы пройтись, например.

Аслан потер ноющее плечо – москвич хорошо ногой влепил. Молодец, выкрутился. Все честно – продержался с мячом на брусьях до конца «тихого часа», они его так оттуда снять и не смогли. А за полминуты до конца Денис просто отправил мяч в кольцо – и попал!

Аслан потянулся. На борцовском ковре он бы показал этому прыгуну.

– Привет.

Жанка стояла у качелей, смотрела темными глазами. Первое, что заметил Аслан с самого начала, с первой их встречи – эти глаза. Они тревожили и притягивали, хотелось смотреть на них постоянно. Крупные, темные, блестящие как вишни, он мог взять карандаш и, не глядя на ее лицо, начертить по памяти идеальный, как миндальное зерно, контур.

– Опаздываешь, – хмуро заметил юноша. – Чего хотела?

Жанка села в качели – старые качели на двоих, такой сварной барабан из труб, подвешенный на ободе, в нем две скамейки. Жанка забилась на одну, как птица в скворечник, сжалась.

– Чего молчишь?

Аслан вздохнул, залез на качели, сел напротив. На таких качелях они в первый раз поцеловались. И что, она думает, это что-нибудь изменит?

– Эй, так и будешь молчать? – он шутливо стукнул ее по коленке. – Зачем позвала?

Плечи ее дернулись, она повернула лицо в синюю темноту. Аслан покусал губу, потянулся, провел по волосам. Черные, блестящие, искрятся при свете фонарей, прилипают к ладони. Он пробежал пальцами по ее лицу – легко, раз-два-три, как будто отрабатывал гаммы на пианино. Растер влагу между пальцами.

– Вот ты глупая, да? – сказал Аслан. – Позвала, а сама сидишь, ревешь и сказать ничего не можешь. Я тебе говорил, что так будет? Что ты гордая слишком? А ты…

– Я беременна, – глухо сказала Жанна. Рука у Аслана будто онемела.

– Уверена?

Жанка кивнула.

Аслан соскочил с качелей, заходил по площадке.

– Погоди, погоди, – забормотал он. – Погоди, как беременна…

У него было странное чувство, что ничего не изменилось, а мир перевернулся. Словно где-то в горах прорвало плотину, и к ним несется поток грязи и камней, и убежать невозможно, и она вот-вот накроет, совсем близко, а здесь тишина, здесь все как обычно. Но на самом деле ничего уже нет, все сметено, все живет в долг.

– Ты точно уверена?

– Я три раза проверяла, – шмыгнула носом девушка.

– А как? – тупо спросил Аслан. – Ты что, пошла в лечебницу?!

– Для этого тесты есть, – сказала Жанка. – Так их не купить, но достать можно.

– А… – Аслан потер затылок, потом решился.

– А срок какой?

– Какой надо срок, – Жанна утерла глаза, посмотрела на него. – Боишься, что не твой?

– Я боюсь? Я ничего не боюсь! – разозлился Аслан. – Язык прикуси, да? Откуда я знаю, с кем ты гуляла после меня?

– Ни с кем я не гуляла, сам знаешь! – завелась Жанка. – Дома сидела, блевала. Понять ничего не могла, пока Катька тесты не принесла.

– Она что, знает? – Аслан замер. – Ты кому еще растрезвонила, дура?!

– Вот ты задергался. Боишься, папа твой узнает?

– Слушай, женщина, замолчи, – взвился Аслан. – Иначе плохо тебе будет, клянусь.

Жанна замолчала, но все смотрела на него своими оленьими глазами, лицо ее белым овалом таяло в сумерках – Аслан подошел, запрокинул голову и поцеловал ее.

– Не волнуйся, – шепнул он. – Разберемся. Не бойся. Может быть…

– Что?

– Ну, ты знаешь… можно… говорят… можно убрать его. За деньги. Я узнаю…

Жанка прижалась к нему лицом, заплакала.

– Я не хочу. Не хочу.

Она подняла лицо, потянулась к нему.

– Он маленький, мне его жалко. Он же твой…

– О чем ты вообще? – Аслан оттолкнул ее. – Вас не разберешь. Чего тебе надо? Это все просто, говорят, зуб вырвать больнее. Главное, деньги достать.

– Он не зуб, он твой ребенок, – глухо сказала Жанка. – Не буду.

– Совсем дура, да?! – Мацуев чувствовал, как внутри разгорается злость – на эту бестолковую Жанку, на этого ребенка. Откуда он взялся, почему сейчас?

Отец… если отец узнает. Нет, не узнает.

Аслан шагнул к ней, крепко взял за руки.

– Не буду, не хочу, не буду, – повторяла она. – Не буду. Он мой, ясно? Мой!

– Тихо, тихо!

– Скажи это.

Аслан не понял.

– Скажи, – повторила она. – Ходишь кругами, а сказать боишься. Скажи, чего хочешь. Скажи!

Он отшатнулся, поглядел бешеными глазами на светлое небо, на чаек, кружащих над ними. Их дальние крики надорвали облака и оттуда начал сыпаться мелкий дождь.

– Вот дура!

– Это ведь не страшно, не тебе же делать, – она усмехнулась. – Просто скажи – аборт. Ведь просто, да?

Аслан отвернулся, сцепил руки за спиной, потянул – на разрыв, до боли в пальцах. Отвернулся, чтобы не смотреть на нее, на ее лицо, белой свечой плавящееся в сумерках. Чего ей надо?!