Левая рука Бога

– Я один, ты здесь постой, – шепнул Ермолин. – Попробую поговорить с пацаном, зря, что ли, целую папку порбовских бумажек отшлепал?

Данила пожал плечами и показал жестами, что салютует его героическому безумию. Ермолин показал кулак и вошел во двор, звучно стукнув щеколдой калитки.

Ярослав Щербаков сидел на скамье. Он прислонился к шершавому стволу винограда, в белой майке-алкоголичке и пузырящихся спортивных штанах с вытертым логотипом «Сочи-2014».

Шелестела листва, по сухой земле позади него бродили тени. Ярик смотрел перед собой, худые белые руки лежали на коленях.

– Ярослав? – Паша подошел ближе, целеуказатель показывал расстояние – пять метров, зеленым подсвечивалась вероятная линия выстрела снайпера. С учетом, что стрелять ему придется через забор, Ермолин стоял аккуратно, подальше от области выстрела.

Пацан поднял глаза – нехороший у него был взгляд, издалека, отметил Ермолин.

– Я из управления по делам детской и подростковой преступности ПОРБ, – представился Паша.

На крыльцо вышла женщина лет сорока пяти, с веником в руках – еще красивая, с усталым увядающим лицом. Она прищурилась, разом приподнялась и налетела на Ермолина, как наседка.

– Вы кто такой? Вам что тут надо?

– Тише, гражданка, тише, я из ПОРБ, – отбивался Паша. – Служба охраны детства…

– И что? Что вам от Ярика надо, он хороший мальчик!

– Поступило уведомление, он два дня не посещает школу…

– И что, сразу в СОД его тащить? Да что ж вы творите, что ж вам всем надо, отстаньте уже от нас…

– Слушайте, я свою работу выполняю, – Паша с трудом отцепил ее худые руки, достал папку, засыпал ее гневные восклицания бумажным дождем. – Поступило уведомление… Нам нужно кое-что выяснить, вот постановление ПОРБ…

– Катись отсюда со своим постановлением! – визгливо закричала женщина.

– Да прекратите истерику! – возмутился Паша. – Я при исполнении, в конце концов, вы что хотите, чтобы я силой вас слушать заставил?

– Силой, – тускло сказал Ярослав. – Что ты о силе знаешь, порбовец…

Паша глянул на него, морщась от визга матери. За спиной пацана тени светлели, наливались белым огнем…

Ермолин выхватил нейроразрядник. Елена Андреевна метнулась к сыну, заслонила его… и осела на землю. Импульс на таком расстоянии вырубает нервную систему на несколько часов.

Ярослав глянул на тело матери, поднял глаза, сонная пустота в них исчезала, уступала место тому, чему нет слов на языке.

– Это случайно, она очнется… – забормотал Паша, пятясь, – он разглядел, что вставало за спиной Щербакова, обретало форму, тянулось вверх, выше, еще выше, распахнуло багровые глаза…

– Второй, гаси его! – заорал в паническом ужасе Ермолин, прыгая назад.

Клубящийся белым огнем пес размером с быка перемахнул через Ярослава, рванулся к Паше, но отшатнулся, поймав пулю снайпера. Распахнул крылья на весь двор, от его рычания Пашу чуть не бросило на землю…

Бойцы перемахнули через забор, ударили разом из двух стволов. Паша ломанулся к выходу, сгребая по пути Данилу.

– Отходим. Жора!

– Уже еду!

За забором одна за другой ударили три винтовочные гранаты, Паша вылетел на дорогу, и его нагнал дикий вопль.

Так кричит человек, раздираемый заживо. Снайпер бил с позиции, потом сорвался – видать, тоже разглядел, во что стреляет. Туша «Самодержца» с визгом развернулась перед Ермолиным, он зашвырнул Данилу в салон, заскочил следом. Снайпер запрыгнул во вторую машину, и в этот миг ворота взорвались. Белый пес перемахнул дорогу, ударил головой, и трехтонная туша «Самодержца» впечаталась в столб освещения. Псина махнула лапой, сорвала бронированную дверь, сунула морду в салон, озаряемый вспышками выстрелов…

– Ходу, Жора, ходу! – заорал Ермолин, сорвал гарнитуру – слышать это было невозможно.

– Там же парни…

– Чем ты им поможешь, нейроразрядниками? Гони на базу!

Вездеход вылетел на улицу Глухова, рванулся к Туапсинскому тракту. Ермолин уставился в окно, царапая обивку двери. Его трясло.

«Самодержец» выломился на забитую Туапсинку, снес бампер неуступчивому извочику и рванул по встречке в сторону объездной. На мосту он едва разминулся с серым усиленным «Лифаном» с числовиками ряда «Аз».

* * *

– Ну совсем обнаглели, – заметил водитель. – Видал, Ваня? Это ж эти, с Колдун-горы…

Десятник суждукского Тайного приказа Иван Травкин кивнул и набрал дьяка. «Лифан» съехал с моста, принял правее, готовясь пробиваться через многоверстовую пробку, которая дотянулась от Северного камнехода уже до Геленджика.

Впереди, саженях в двухстах, машины вдруг взорвались отчаянным, истерическим воплем, словно разом десятки водителей вдавили гудки побелевшими пальцами.

– Гудят, гудят, а какой смысл? – сказал Михалыч, водитель. – Все равно никто никуда не поедет…

Он запнулся. Синюю тушу большегруза, плывшую над стадом легковушек, повело, будто антилопу, которую за круп схватил лев, и опрокинуло на бок. Машина перегородила тракт, расцветилась сеткой разрядов – рванули токохраны. Сверкающая белым огнем глыба поднялась за ним, положила дымящиеся лапы на борт контейнера, повела багровыми глазами, выбирая следующую цель…