Левая рука Бога

Погружаясь все глубже, к концу дня она перестала различать голоса учителей и друзей. Наверное, она что-то отвечала, говорила, шла на автопилоте, как космический аппарат «Ермак» на Ганимеде, или где он еще там сейчас ковыряется.

Черный жидкий лед стискивал горло, черный лед затекал в сердце.

Ярцева она расслышала случайно, на последней перемене он оказался рядом, посмотрел сочувственно, спросил:

– Маша, может, тебе отпроситься? Сходи к медсестре.

– Спасибо, я себя хорошо чувствую, – сказала Маша.

Денис хотел что-то еще сказать, но замялся.

– А ты почему не с ними? – спросила Шевелева, не уточняя, с кем. Но Денис понял, закашлялся.

– Как-то это странно все.

– Да, – согласилась Маша, – странно.

Она ушла, не прощаясь, прошла по коридору, который представлялся ей теперь пещерой без выхода, рука ее, скользившая по стене, провалилась…

Туалет для девочек. Она толкнула дверь, вошла и перестала видеть.

– Больно? – спросила темнота.

– Очень. Не знала, что так может быть.

– Чего ты хочешь?

У Маши не было дыхания ответить, но ответ всплыл изнутри, поднялся, как прозрачный до темноты гигантский кальмар.

– Это просто, – ответила темнота, и Мария поняла, что у нее есть имя, она знала его. Имя упало во тьму, разделило ее, отлило образ. Девушка – красивая, черноволосая, волосы ее как смоль, они двигаются, как живые, глаза ее – темный огонь.

– Я с тобой, – шепнула девушка, и ее руки стали руками Марии, в ее глаза толкнулся свет, и цвет, и школьный грохот, ее горло впервые вдохнуло воздух, она вцепилась в раковину, уставилась в зеркало в школьном туалете.

Из зеркальной глубины на нее смотрела она.

Медея.

Глава двадцать третья

Цветков с Лагутенко резались в объемные шахматы. Когда Сенокосов пришел, Лагутенко как раз вертел игровой куб, думая, куда бы отправить второго ферзя. Две из шести плоскостей он уже у Цветкова отвоевал и нацелился на третью.

Вольный художник сидел на кровати, чесал бороду и высказывал предположения, что Лагутенко не туда зарыл свой талант. Он, Цветков, готов поспособствовать в раскопках за скромную плату.

Паясничает, как всегда, с раздражением отметил полковник.

– О, союз меча и кирзача, – сказал Цветков, увидев его. – Начальство пришло, Андрюха.

Лагутенко заморгал, остановил партию.

– Веселишься, Цветков? – полковник был совершенно не расположен выслушивать ерничества этого клоуна. – Была б моя воля, ты бы уже был на поселении на Дальнем Востоке. Поднимал бы хозяйство. Пятая колонна.

– Да что вы, Олег Геннадьевич, максимум колонка, – сказал Цветков. – Национал-асоциал.

– Дошутишься… – предупредил полковник. Сел на стул. – Я к вам по делу, ребятки, так что заканчиваем веселье.

– Да я и не начинал, – робко сказал Лагутенко.

– Цветков за двоих старается, – Сенокосов искоса глянул на светоплат, сердце у него было не на месте. Заманчиво говорил Гелий, красиво. Это и настораживало, чуял Сенокосов, зреет какая-то пакость. Знал он эту породу научников, для них любые потери в ходе исследования будут приемлемыми.

Однако пока диаграмма показывала салатовый. Аномалия медленно растет.

– Рассказывай, Андрей, – велел Сенокосов.

– О чем? – Лагутенко завернулся в одеяло, спустил голые пятки на пол. Маленький, нахохлившийся птенец. Полковник поморщился – не надо никого жалеть, он сам подписался. И очень неплохо получает за работу. Они тут не в бирюльки играют.

– О черноте. Что значит, она живая? Что значит – пятеро создадут одного? Ты это так вопил, что на поверхности было слышно.

Андрей вздрогнул.

– Я не очень помню… – сказал он. – Я что-то кричал, да? Меня накрыло после последнего лова, как будто… Это было как…

– Ну, не томи, – подтолкнул полковник.

– Да я пытаюсь слова подобрать, – сказал Лагутенко. – Меня как перчатку вывернуло, будто я был, и нет меня. Я не помню, что кричал. Вообще не помню, что там натворил. Честно.

Он вздохнул.

– Меня теперь что, домой отправят, да? Что теперь будет?

– Никто тебя не отправит… пока, – сказал Сенокосов. – Не до этого сейчас.

– Что, растет зверушка? – хмыкнул Цветков и осекся, поймав тяжелый взгляд полковника.

– Это ты мне скажи, Гена, что она делает, – когда нужно, Сенокосов мог говорить тихо, вкрадчиво, каждое его слово ложилось, как завиток змеиного тела, все ближе к собеседнику.

– Ты последний был в «Неводе», после тебя все и началось.

– Вы мне саботаж не шейте, я тут ни при чем, – запротестовал Цветков. – Эта дрянь там уже была, все в логах есть.

– Смотрел я логи! – рявкнул полковник. – Там ни черта не понятно. Ты вошел в рабочую зону, Ерохин пустил пробный магнитный импульс, переконфигурировал кристаллы, и потом – бац, и ты пускаешь пену, а у нас на всю Колдун-гору расцветает аномалия.

Лагутенко охнул.

– Она что, все «Око» накрыла?

– До города уже достает, – мрачно сказал полковник.

Андрей побелел.

– А я думаю, почему меня так мутит. Она уже здесь, в мозгах ковыряется.

– Попроси «паутинку» у Гелия, они должны были уже отпечатать достаточно.

– Да не помогают они, – махнул Цветков.

– В каком смысле? – напрягся полковник.