Левая рука Бога

Ехать им было часов восемь, а можно ли лечь, Катя не спрашивала. На пару часов она отрубилась, уткнулась головой в стык окна и стены, потом пришла в себя.

Порбовец сидел и, кажется, даже позы не переменил.

«Нелюдь какой-то», – подумала Катя.

Время тянулось невыносимо долго, она бездумно пялилась в окно, в бесконечные поля, по которым ползли землепашные махины, шагали самосеялки, летели вороны.

Порбовец заговорил к исходу седьмого часа. Пошевелился, склонился к окну.

– Северный камнеход, – сказал он. – Скоро Суджук.

– Что со мной будет? – не утерпела Катя, хотя и твердо намерилась молчать. Но человек-кругомер первым рот открыл, грех не воспользоваться!

– Ваше дело, Локотькова, будет расследовать отдел по делам детской и подростковой преступности суджукского приказа ПОРБ, – пояснил порбовец. – Если эти ценности были приобретены незаконным путем, после завершения расследования дело передадут в суд, а он уже примет решение. В любом случае уже имеющихся нарушений достаточно, чтобы вас отчислили из гимнасия «Зарница» и перевели в общеобразовательную народную школу. С внесением в личное дело указания о гражданской неблагонадежности.

– Метку, значит, поставите, – сказала Катя. – Пока желтую…

Порбовец сложил руки шалашиком, посмотрел на нее. Взгляд у него сделался неожиданно вдохновенный.

– К сожалению, это вы ее себе поставили, Катерина Федоровна. Своими собственными руками. Как сказал Конфуций, люди страшатся бедности и безвестности; если того и другого нельзя избежать, не теряя чести, следует их принять.

Поезд вошел в камнеход, включились светильники под потолком, рассеяли неприятный белый свет. Поезд грохотал, Катя повернулась, прижалась к стеклу, сжала в кулаке бессмысленный ярлык «Самобранки».

Что там, во тьме? Светильники на стенах вспыхивают и уносятся прочь, и ей бы так, вспыхнуть и унестись из этого поезда, выломиться из фальшивой жизни в настоящую, подлинную!

Поезд вылетел из камнехода, она заморгала, свет бил прямо в окно, и что-то сверкало у нее в руке. Катя разжала пальцы и увидела платежку «Лунчуаня», но дракона на ней не было…

Удар сотряс поезд, воз пошатнулся, накренился, раздался грохот, крик, многоголосый человеческий вопль! Порбовца отшвырнуло куда-то, он улетел, болтая руками, как кукла. Катю обдало стеклянными брызгами из окна, обшивка лопнула, разошлась, как консервная банка, в развороченный проем втиснулась чешуйчатая морда. Золотой дракон сверкнул изумрудными глазами и выхватил Катю из воза поезда.

* * *

– Батюшка, мы ведь можем вызвать вас к себе, – мягко сказал Меринский. – Зачем вам это?

Отец Сергий беспомощно развел руками.

– Я очень хочу вам помочь, но не знаю чем.

Они стояли у входа в храм Михаила Архистратига.

– Опять нанесли, куда девать-то? – церковный сторож, парень лет двадцати с одутловатым лицом и нависшими мохнатыми бровями, продемонстрировал две корзины, доверху наполненные дарами – сыром, куличами, кагором, конфетами, крашеными яйцами.

– В трапезную, Макар, все в трапезную, – замахал руками настоятель.

– Так ведь места там не осталось уже, – переминался сторож. Корзины оттягивали юношеские руки.

– Макар! – рявкнул отец Сергий, сторожа сдуло.

– Насколько я помню, Пасха будет весной, – заметил Меринский. – А сейчас Рождественский пост на носу. Время покаяния, скорби и сокрушенной молитвы.

– А у них Пасха уже началась, – со злой бесшабашностью махнул настоятель. – Как со вчерашнего дня пошло, так и не останавливаются. Да вы сами видите…

Он кивнул на церковный двор. В центре его на плитке горели десятки свечей и лампадок. Стояли вазы с цветами – васильки и желтые хризантемы, голубые ирисы и почти оранжевые астры. Меринский машинально отметил, что преобладали эти два цвета.

– Кстати, о вчерашнем, – напомнил он. – Что произошло на литургии?

Отец Сергий заметно вздрогнул.

– Я не знаю, что думать. Не понимаю…

– Но вы что-то видели? – порбовец был мягок, но настойчив.

– Все прихожане что-то видели, только каждый свое. Кому-то фаворский свет чудился, у кого-то херувимы, как на росписях, под сводами летали. Я видел свет, золотой с синим…

– Вы допускаете, что он мог иметь природу… – Меринский замялся. – Сверхъестественного характера?

– Я ничего не допускаю, – сказал отец Сергий. – Я геолог в прошлом, то есть землевед, я привык полагаться на известные вещи. Это дело благочинного, епископа, Патриархии – разбираться с чудесами.

– Значит, вы уверены, что это чудо?

Батюшка отвел глаза.

– Я ни в чем не уверен.

– Синий и золотой, – задумался Меринский. – Вы ведь по происхождению окраинец?

– А это здесь причем?! – возмутился настоятель. – У меня на Окраине никого уж не осталось, одна тетка, да и та умерла, наверное, царствие ей небесное.

– Не умерла Оксана Афанасьевна, живет в Тернополе, – заметил Меринский. – Вместе с вашим двоюродным братом и его семьей.

Отец Сергий побледнел, сказал с волнением:

– Раз вы знаете… то должны понимать… я давно с ними не общаюсь. Совсем. Ничего не знаю об их взглядах на власть и международные отношения, и вообще…