Левая рука тьмы

— Не трудись, парень. Я могу дать тебе уйму вполне пристойных имен: Желтоглазый, Чужеземец, Гость — любое, какое только пожелаешь. Помни о том, что я Слухач, а не мыслепередатчик. Мне не нужны слова или имена. Я сразу ощутил, что где-то там, во тьме, мыкается одинокая душа, и я знаю, что мое освещенное окно ослепило твои глаза. Разве этого недостаточно? Мне не нужны имена. А мое имя — Самый Одинокий. Верно? А теперь подвигайся поближе к огню и грейся.

— Мне уже тепло, — запротестовал Фальк.

Седые космы старика хлопали по его плечам, когда он, проворный и хрупкий, сновал то туда, то сюда. Плавно текла его гладкая речь. Он никогда не задавал настоящих вопросов и ни на мгновение не останавливался, чтобы услышать ответ. Он не ведал страха, и было невозможно бояться его.

За много дней Фальк впервые отдыхал не в лесу. Ему не нужно было думать о погоде, о темноте, о зверях и деревьях. Он мог удобно сидеть, вытянув ноги к жаркому огню, мог есть вместе с кем-то, мог вымыться у огня в деревянной лохани, наполненной горячей водой. Он не знал, что доставляет ему большее удовольствие — тепло воды, смывавшей грязь и усталость, или тепло, омывавшее здесь его душу, бестолковая болтовня старика, чудесная вязь, прихотливость людского разговора после долгого молчания в пустыне.

Он принимал на веру все, что говорил старик, потому что тот был способен ощущать все эмоции и чувства Фалька, так как он был Эмпатом-сопереживателем. Эмпатия по отношению к телепатии была тем же, что осязание по отношению к зрению. Более неясное, более примитивное и более пытливое чувство. Ей не надо было обучаться так, как обучаются телепатии. Непроизвольная, сознаваемая эмпатия вовсе не была редкой даже среди нетренированных. Слепая Кретьян путем тренировок научилась воспринимать мысли, имея такой дар. Фальк быстро понял, что старик по сути дела постоянно осознает почти все, что чувствует и ощущает его гость. Почему-то это не беспокоило Фалька, как тогда, когда наркотик Аргарда открыл его мозг для телепатического проникновения, что привело его в бешенство. Разница была в намерениях и еще в чем-то.

— Сегодня утром я убил курицу, — сказал он, когда старик умолк, согревая для него полотенце очагом. — Она говорила на нашем языке. Некоторые слова были из Закона. Означает ли это, что здесь есть кто-нибудь поблизости, кто мог бы научить зверье и птиц нашему языку?

Даже когда он вымылся в лохани, он не мог еще расслабиться настолько, чтобы произнести имя Врага, особенно после урока, преподанного ему в Доме Страха.

Вместо ответа старик просто спросил:

— Ты съел эту курицу?

— Нет.

Фальк покачал головой, насухо вытираясь полотенцем так, что кожа его покраснела.

— Я не стал ее есть, раз она заговорила. Вместо этого я настрелял кроликов.

— Убил и не съел? И тебе не стыдно, парень? — раскудахтался старик. — Есть ли у тебя благоговение перед жизнью? Ты должен понимать Закон. Он гласит, что без нужды, просто так убивать нельзя. Помни об этом в Эс Тохе. Ты уже сухой? — спросил он более примирительно. — На, прикрой свою наготу, Адам из Канона Яхве. Завернись вот в это. Моя работа погрубее будет — это всего лишь оленья шкура, выделанная в моче, но, по крайней мере, она чистая.

— Откуда вы знаете, что я собираюсь в Эс Тох? — спросил Фальк, закутываясь в мягкий кожаный балахон, как в тогу.

— Потому что ты не человек, — сказал старик. — И не забывай о том, что я Слухач. Мне известна направленность твоих мыслей, чужестранец. Север и юг — туманные понятия для тебя. Далеко позади на востоке утраченный яркий свет. На западе лежит тьма, суровая гнетущая тьма. Слушай меня, потому что я не хочу слушать тебя, мой дорогой гость, идущий во тьме на ощупь. Если бы я хотел выслушивать людские разговоры, я бы не жил здесь среди диких свиней сам, как дикий кабан. Я должен был это сказать, прежде чем пойду спать. Прими это как главную новость и мудрый совет. Помни об этом, когда ступишь в ужасающую тьму ярких огней Эс Тоха. Тебе это может пригодиться. А теперь забудь и о востоке, и о западе и ложись-ка спать. Бери себе кровать. Я противник показной роскоши и довольствуюсь простыми радостями бытия, такими, как кровать для сна. И компанией какого-нибудь человека раз в год или в два… Хотя и не могу сказать, что мне не хватает людского общества, как тебе: Я один, но не одинок.

Он соорудил себе постель на полу и стал цитировать строки Нового Канона:

— Я одинок не более, чем ручей у мельницы или петух на флюгере, или полярная звезда, или южный ветер, или апрельский дождь, или январская оттепель, или первый паучок в новом доме. Я одинок не более, чем утка в пруду, которая громко смеется, или сам Уолденский пруд…

Тут он пожелал гостю спокойной ночи и умолк.

В эту ночь Фальк спал так крепко и долго, как еще никогда не спал с начала своего путешествия.