Левая рука тьмы

Ходить, наклоняться и поднимать груз после дней, проведенных в кузове, было нелегко. Лениться нам не позволяли, но, с другой стороны, и особо не подгоняли. В середине дня нам дали горсть пресного варева из орша; перед заходом солнца отвели в бараки и дали обед — каша с какими-то овощами и снова пиво. К ночи нас заперли в спальне, которая всю ночь оставалась ярко освещенной. Для спанья нам отвели пятифутовые коробки, которые в два ряда шли по стенам. На ночь каждый брал себе спальный мешок, куча которых лежала около дверей. Они были тяжелы и заскорузлы, пропахли чужим потом, но в них было тепло. Недостатком для меня являлась их длина. Средний геттенианин мог укрыться им с головой, чего мне не удавалось; так же не мог я вытянуться во всю длину в своей ячейке.

Место это называлось Третья Добровольческая Ферма Сотрапезничества Пулефен и Реабилитационного Агентства. Пулефен в Тридцатом Районе был расположен на дальнем северо-западе обитаемой зоны Оргорейна, окруженный горами Симбенсин и рекой Эсагел, на берегу которой он располагался. Местность тут была слабо населенной, и поблизости не было никаких больших городов. Селение в нескольких милях к юго-западу от нас располагалось в месте, именуемом Туруф; мне никогда не доводилось видеть его. Ферма находилась на краю большого необитаемого лесного района Тарренпета — слишком далеко на север для больших деревьев хеммен, серем, или черный вейт, и лес состоял лишь из одного вида: узловатых приземистых хвойных деревьев десяти или двенадцати футов высотой с серыми иголками, которые назывались тхор. Хотя количество видов живой природы, растений или животных на Зиме до странного невелико, сам вид очень обилен: в этом лесу тысячи квадратных миль были заняты зарослями тхора, и ничего больше тут не росло. За нетронутостью этого леса, в котором рубка шла столетиями, тщательно следили, здесь не было ни пустых мест, ни заброшенных и замусоренных вырубок, ни оголенных склонов. Казалось, что каждое дерево в этом лесу находится на учете и что идет в дело каждая охапка опилок с нашей лесопилки. При Ферме была небольшая фабричка, и когда погода препятствовала выходам в лес, мы работали на лесопилке или на фабрике, подбирая и прессуя щепки, отщепы и опилки в различных формах и выпаривая из опилок смолу, которая употреблялась в пластмассовой промышленности.

Работа была как работа, и особо нас не подгоняли. Если бы нам дали хоть чуть побольше еды и одежда была бы несколько лучше, ее бы можно было счесть даже приятной, но большую часть времени мы страдали от голода и холода, чтобы видеть удовольствие в работе. Стражники редко проявляли строгость и никогда не были жестоки. Они были флегматичными, неряшливыми и неповоротливыми, и мне казалось, что в них есть что-то женственное — не в смысле изящества, деликатности и так далее, а совсем наоборот: грузная мясистость, бесцельная медлительность. Находясь среди своих сокамерников, я в первый раз на Зиме испытал ощущение, что я мужчина среди женщин или среди евнухов. Заключенные отличались той же вялостью и распущенностью. Их было трудно отличать друг от друга; эмоции их были всегда подавленными, а разговоры банальными. Сначала я воспринимал эту безжизненность и всеобщую схожесть как результат недостатка питания, тепла и свободы, но скоро понял, что на их состояние влияют гораздо более специфические причины: действие лекарств, которые давались заключенным, чтобы предотвратить наступление кеммера.

Я знал, что существуют такие препараты, которые могут оттянуть или предотвратить наступление фазы потенции в геттенианском сексуальном цикле; они употреблялись или по желанию человека, или по медицинским показаниям, или в случае обета морального воздержания. Без болезненных отклонений можно было пропустить один кеммер или несколько. Добровольное употребление таких лекарств было обычным и общепринятым делом. И мне не приходило в голову, что их могут использовать без согласия тех лиц, для которых они предназначались.

На то были основательные причины. Заключенный в кеммере может действовать на свою группу разрушительным образом. Если его освободить от работы, то что с ним делать? — особенно, если никто из заключенных не находится больше в кеммере, что было вполне возможно, так как нас было тут всего 150 человек. Для геттенианина миновать кеммер без партнера очень болезненно, лучше просто избежать страданий и вообще не входить в кеммер. Поэтому здесь и предупреждали его появление.

Заключенные, которые провели здесь уже несколько лет, психологически и, я был убежден, в определенном смысле и физически, уже приспособились к такой химической кастрации. Они были бесполы, как мерины. Они не знали ни стыда, ни наслаждений, как ангелы. Но не знать чувства стыда и чувства наслаждения — это бесчеловечно.