Левая рука тьмы

Встревоженный неожиданным появлением Эстравена, его знакомством с моими делами и яростной убежденностью его предупреждения, я нанял такси и отправился прямо к острову Оболе, собираясь спросить сотрапезника, откуда Эстравен знает так много, почему он внезапно выскочил откуда-то и советует мне сделать именно то, чего не советует Оболе. Сотрапезник отсутствовал, привратник не знал, где он и когда вернется. Я пошел к дому Еджея, но результат оказался не лучше. Шел густой снег. Мой шофер отказался везти меня дальше, чем до дома Шуегиса, так как у него не было подходящих для такого снега шин. Вечером мне не удалось связаться с Оболе, Еджеем или Слове по телефону.

За обедом Шуегис объяснил, что идет йомештский праздник — торжество Святых и Держателей Трона — и все высшие сановники Сотрапезничества должны находиться в храмах.

Он даже достаточно проницательно объяснил поведение Эстравена: человек, когда-то находившийся у власти, теперь цепляется за всякую возможность управлять событиями, цепляется все более отчаянно и безнадежно по мере того, как проходит время и он все более погружается в безвестность. Я согласился, что это объясняет беспокойное, почти истерическое поведение Эстравена. Однако его беспокойство заразило меня. Весь долгий обед я чувствовал нарастающую тревогу.

Шуегис говорил со мной, с многочисленными помощниками и подчиненными, сидевшими за столом. Я никогда не думал, что он так безжалостно разговорчив. Когда обед кончился, было уже слишком поздно, чтобы выходить, и в любом случае все сотрапезники были заняты, как сказал Шуегис, и освободятся не раньше полуночи. Я решил не ужинать и рано отправился спать. Где-то между полночью и рассветом меня разбудили незнакомцы, сообщившие, что я арестован. Вооруженные охранники доставили меня в тюрьму Кундершаден.

Кундершаден — одно из самых древних зданий в Мишпори. Я часто видел его, когда уходил гулять по городу. Это был длинный угрюмый и зловещий дом со множеством башен, стоявший особняком среди бледных корпусов сотрапезнических зданий. Это реальная вещь, то, что обозначается словом «тюрьма».

Охранники, приземистые и крепкие, провели меня по коридорам и оставили в маленькой комнате, очень грязной и ярко освещенной. Через несколько минут прибыла еще одна группа охранников как эскорт человека с худым лицом и властным выражением. Он отпустил всех, кроме двоих. Я спросил его, можно ли мне связаться с сотрапезником Оболе.

— Сотрапезник знает о вашем аресте.

Я глупо повторил:

— Знает о нем?

— Мои начальники действуют, конечно, по приказу Тридцати Трех. Вы подвергнетесь допросу.

Охранники взяли меня за руки. Я сопротивлялся, гневно говоря:

— Я и так могу отвечать на ваши вопросы, оставьте ваши запугивания!

Узколицый человек не обратил внимания на мои слова, только позвал других охранников. Вошли еще трое. Меня привязали к столбу, раздели и ввели какое-то вещество, вероятно, заставляющее говорить правду.

Я не знаю, долго ли продолжался допрос и о чем меня допрашивали, потому что все время находился под действием наркотиков и ничего не помню. Придя в себя, я мог лишь предположить, сколько времени меня продержали в Кундершадене — четыре или пять дней — судя по физическому состоянию, но я не был уверен в этом, и не знал, какой сегодня день и какой месяц, я вообще очень медленно начинал воспринимать окружающее.

Я находился в грузовике, очень похожем на тот, что вез меня через Кархид в Рер, но на этот раз не в кабине, а в фургоне. Со мной было двадцать или тридцать человек — сколько именно, сказать трудно, поскольку в фургоне не было окон и свет пробивался только в узкую щель в двери, забранной толстой стальной решеткой. Должно быть, мы уже ехали некоторое время, когда я пришел в себя. У каждого было свое место, а запах экскрементов, рвоты и пота достиг высшей концентрации и больше не увеличивался и не уменьшался. Все были незнакомы, никто не знал, куда нас везут. Разговоров почти не было. Вторично я был заперт в темноте с потерявшими надежду жителями Оргорейна.

В первую ночь моего пребывания в этой стране я получил предупреждение, но проигнорировал его.

Я чувствовал, что грузовик движется на восток, и не мог избавиться от этого ощущения, даже когда стало ясно, что он движется на запад, все дальше углубляясь в Оргорейн. Ощущение направления и влияния магнитных полей сказывается по-разному на разных планетах, и когда разум не может компенсировать это различие, появляется впечатление, будто все буквально перевернулось.

Один из запертых в фургоне ночью умер.

Его били дубинками или ногами в живот, и у него шла кровь изо рта и ушей.

Никто ничего для него не сделал, да и делать было нечего. За несколько часов до этого к нам просунули пластиковый кувшин с водой. Но кувшин этот давно был пуст. Умирающий оказался моим соседом справа, и я положил его голову к себе на колени, чтобы ему было легче дышать. Так он и умер.

Все мы были обнажены, и мои руки, ноги и бедра покрылись кровью.

Становилось холоднее, и мы жались друг к другу, чтобы согреться. Поскольку труп не давал тепла, его оттащили в сторону.