Левая рука тьмы

— Скоро мы должны будем сниматься отсюда, Дженри, — сказал он.

Я помню, как он стоял, отбрасывая длинную тень в комнате, освещенной лишь пламенем камина — босой, лишь в старых меховых брюках, которые ему дал глава общины. Оставаясь наедине в своих домах и наслаждаясь тем, что они называют теплом, кархидцы часто ходят полуодетыми или совсем нагими. За время нашего путешествия Эстравен потерял всю свою округлую солидность, свойственную геттенианам, он стал сухим и поджарым, а кожа его лица была сожжена морозами, как огнем. Он был спокоен, сумрачен, и его фигура то проступала из темноты, то снова исчезала, озаряемая неверным пламенем очага.

— Куда теперь?

— Я думаю, на юго-запад. К границе. Первым делом мы должны найти для вас радиопередатчик, достаточно мощный, чтобы вы могли связаться с кораблем. После этого я должен буду найти укрытие или на какое-то время вернуться в Оргорейн, чтобы не навлечь наказания на тех, кто помогал нам здесь.

— Как вы вернетесь в Оргорейн?

— Как и прежде — пересеку границу. Оргота ничего не имеет против меня.

— Где мы сможем найти передатчик?

— Не ближе, чем в Сассиноте.

Я удивленно моргнул. Он улыбнулся.

— Не ближе?

— Сто пятьдесят миль или около того: мы одолели куда больше в гораздо более худших условиях. Теперь перед нами лежат дороги, люди будут постоянно помогать нам и, может быть, даже удастся подхватить вездеход.

Я согласился с ним, но приуныл, думая, что наше зимнее путешествие еще не кончено, и теперь путь поведет нас не к убежищу, а опять к этой проклятой границе, где Эстравену снова придется уйти в изгнание и оставить меня одного.

Поразмышляв над тем, что нам предстоит, я наконец сказал:

— Будет одно условие, которое Кархиду придется исполнить прежде, чем он получит право присоединиться к Эйкумене. Аргавен должен будет снять наложенное на вас наказание.

Он ничего не сказал, а стоял, молча глядя в огонь.

— Именно это я имею в виду, — настаивал я. — Первым делом.

— Я благодарю вас, Дженри, — сказал он. Говорил он очень тихо, и тембр его голоса сейчас больше, чем когда-либо, напоминал женский, глухой и чуть хрипловатый. Он мягко взглянул на меня, но на лице его не было улыбки. — Я не жду, что мне скоро придется снова увидеть свой дом — и это будет длиться долго-долго. Я был в изгнании двадцать лет, вы же знаете, так что это наказание не представляет особых трудностей. Я сам позабочусь о себе, а вы думайте о себе и о своей Эйкумене. Этим вы должны заняться в одиночку. Но говорить об этом рановато. Сообщите вашему кораблю, что он должен спускаться! Когда это произойдет, будем думать обо всем остальном.

Мы оставались в Куркурасте еще два дня, наедаясь, отдыхая и поджидая грейдер, который должен был прийти с юга и на обратном пути мог подхватить нас. Наши хозяева заставили Эстравена рассказать им целую сагу о нашем путешествии по Льду.

Он излагал ее в лучших традициях сказителей времен устной литературы, так что у него в самом деле получилась подлинная сага, украшенная традиционными оборотами и даже отдельными эпизодами, хотя в его изложении они звучали достоверно и живо, о том, как мы шли сквозь серное пламя и мрак по долине между Драмнером и Драмеголем, пригибаясь от диких порывов ветра, которые обрушивались на нас с горных пиков, смотрящих в Залив Гаттен; повествование свое он перемежая комическими отступлениями, вроде того, как он свалился в трещину и одновременно мистическими, вспоминая, как ему казалось, что с ним говорит тишина, царящая над Льдом; он рассказывал об обхватившей нас белой мгле, в которой исчезали все тени, непроглядной ночной тьме. Я слушал его с тем же восхищением, как и все остальные, не сводя глаз со смуглого, сумрачного лица моего друга.

Оставив Куркураст, мы тесно, плечом к плечу, сели в кабину дорожного грейдера, одной из тех мощных машин, которые, постоянно курсируя по кархидским дорогам, уминают и уплотняют на них снег — единственный способ уберечь дороги от того, чтоб зимой их не заносило, потому что чистка их потребовала бы половину средств и времени в Королевстве, тем более, что движение зимой все равно осуществляется на полозьях. Грейдер полз со скоростью двух миль в час и доставил нас в соседнюю от Куркураста деревню далеко за полночь. Здесь нас, как обычно, радушно встретили, накормили и разместили на ночь; на следующий день мы двинулись в путь пешком. Теперь мы шли вглубь страны от прибрежных холмов, которые принимали на себя главный удар северных ветров с Залива Гаттен, шли туда, где жили люди, так что двигались мы теперь не от стоянки к стоянке, а от Очага к Очагу. Пару раз нас подбрасывали вездеходы, и как-то сразу мы одолели тридцать миль. Дороги, несмотря на частые и густые снегопады, были утрамбованы и отмаркированы. С собой у нас всегда были припасы, которыми нас снабжали на дорогу хозяева, у которых мы находили приют предыдущей ночью; и в конце дневных переходов нас всегда ждали и кров и пламя очага.