Левая рука тьмы (сборник)

Тонколицый человек не обратил внимания на мои слова, только позвал других охранников.

Вошли еще трое. Меня привязали к столбу, раздели и ввели какое-то вещество, вероятно, заставляющее говорить правду.

Я не знаю, долго ли продолжался допрос и о чем меня допрашивали, потому что все время находился под действием наркотиков и ничего не помню. Придя в себя, я мог догадаться, сколько времени меня продержали в Кундершадене — четыре или пять дней — судя по физическому состоянию. Но я не был уверен в этом, я не знал, какой сегодня день и какой месяц, и очень медленно начинал воспринимать окружающее.

Я находился в грузовике, очень похожем на тот, что вез меня через Кархид в Рер, но на этот раз не в кабине, а в фургоне. Со мной было двадцать или тридцать человек — сколько именно, сказать трудно, поскольку в фургоне не было окон, и свет пробивался только в узкую щель в двери, забранной толстой стальной решеткой. Должно быть, мы уже ехали некоторое время, когда я пришел в себя. У каждого было свое место, а запах экскрементов, рвоты и пота достиг высшей концентрации и больше не увеличивался и не уменьшался. Никто не знал остальных, никто не знал, куда нас везут, никто не разговаривал. Вторично я был заперт в темноте с потерявшими надежду жителями Оргорейна.

В первую ночь моего Пребывания в этой стране я получил предупреждение, но игнорировал его.

Я чувствовал, что грузовик движется на восток, и не мог избавиться от этого ощущения, даже когда стало ясно, что он движется на запад, все дальше углубляясь в Оргорейн. Ощущение направления и влияния магнитных полей сказывается по-разному на разных планетах, и когда разум не может компенсировать это различие, появляется впечатление, будто все буквально перевернулось.

Один из запертых в фургоне умер ночью.

Его избили дубинками или били ногами в живот, и у него шла кровь изо рта и ушей.

Никто ничего для него не сделал, да и делать было нечего. За несколько часов до этого к нам просунули пластиковый кувшин для питья. Но кувшин этот давно был пуст. Умирающий оказался моим соседом справа, и я положил его голову к себе на колени, чтобы ему было легче дышать. Так он и умер.

Все мы были обнажены, и мои руки, и ноги, и бедра покрылись кровью.

Становилось холоднее, и мы жались друг к другу, чтобы согреться. Поскольку труп не давал тепла, его оттащили в сторону.

Всю ночь мы теснились, раскачиваясь вместе, когда грузовик подскакивал на неровностях дороги. За нами не было других грузовиков. Даже прижавшись лицом к решетке, ничего нельзя было разглядеть, кроме тьмы и смутного ощущения падающего снега.

Падающий снег, вновь выпавший снег, давно выпавший снег, снег после дождя, снег, охваченный морозом. В орготском и кархидском языках были особые слова для каждого вида снега. В кархидском — я знал его лучше орготского — можно насчитать шестьдесят два различных слова, обозначавших снег. Имеется много слов для обозначения различного вида льда, свыше двадцати обозначений разных типов осадков. Я сидел, стараясь мысленно составлять списки этих слов. Каждый раз, вспоминая новое слово, я пересматривал записи и вставлял его на нужное по алфавиту место.

Прошло немало времени после рассвета, когда грузовик остановился. Заключенные закричали в щель, чтобы из фургона убрали труп. Мы били кулаками в дверь, в стены, превратив внутренность стального ящика в такой гремящий ад, что сами не могли выдержать. Никто не пришел. Грузовик простоял несколько часов. Наконец снаружи послышались голоса, грузовик дернулся, скользя по обледенелым камням дороги и двинулся дальше. Через щель в двери можно было рассмотреть солнечное утро и лесистые холмы вдоль дороги.

Грузовик шел еще два дня и три ночи — всего четыре со времени моего пробуждения.

Он не задерживался у инспекторских постов, мне кажется, ни разу не проезжал через города или поселки. Путь его был окольным. Он останавливался, чтобы сменить батареи, менялись шоферы. Были и более долгие остановки, причину которых изнутри фургона установить было невозможно. Два дня грузовик двигался при свете, а потом передвигался только ночью.

Однажды через отверстие в большой двери просунули кувшин с водой.

Вместе с мертвецом нас было двадцать шесть, два раза по тринадцать. Гетенианцы часто считают по тринадцать, двадцать шесть и пятьдесят два. Несомненно, из-за двадцатишестидневного лунного цикла, составляющего неизменный месяц и приблизительно соответствующего их половому циклу. Труп был отброшен к самой решетке, которая образовывала заднюю стену нашего ящика.

Остальные сидели или лежали каждый на своем месте, на своей территории, в своем домейне до ночи, когда становилось холодно. Тогда мы постепенно сближались, образуя единую группу, в середине ее было тепло, а по краям холодно.

Доброта. Я и некоторые другие — старик, человек со зловещим кашлем — хуже всех сопротивлялись холоду, и каждую ночь мы оказывались в центре группы, где было теплее.

Мы не дрались за теплые места, мы просто оказывались в них каждую ночь.