Левая сторона

Все-таки люди — странные существа. Они придумали сонм искусств, насущно необходимых для малого числа чудаков, плохо приспособленных к видовому соперничеству по Дарвину, но настолько развитых в духовном отношении, что эти искусства им, по-настоящему, ни к чему. Люди дали ход научно-техническому прогрессу, и его благами жадно пользовались миллионы и миллионы, которым искусства были нужны, как инсулин диабетикам, а они об этом даже не подозревали, меж тем головастые мужики все открывали взахлеб законы природы или изобретали разные технические ухищрения, так как страдали избыточным любопытством, и, как рану мозжит, их все время тянуло что-то изобретать.

Мало того что тачку, которую придумал великий гуманист Блез Паскаль, потом широко использовали наши тираны на Колыме, что успехи теоретической физики уже пятьдесят лет как держат в паническом страхе мир, — наука и технический прогресс отродясь не имели ничего общего с просвещением, то есть с воспитанием человека как высшего существа. В этом смысле огромное большинство изобретателей и ученых всю свою жизнь глупостями занимались, да еще иногда (как Джордано Бруно) с гибельными последствиями для себя. Между тем ни одним преступлением меньше не совершилось и не могло совершиться из-за того, что каждому школьнику известно: Земля вращается вокруг Солнца, если помножить ноль на ноль, то получишь ноль. Больше всего похоже на то, как если бы человек, страдающий тяжелым недугом, который каждый день приближает его к могиле, увлекался бы волейболом и лечился святой водой.

Чему уж тут удивляться, что авангард человечества — североамериканцы и западноевропейцы (первые — объевшиеся своими пончиками до ожирения, а вторые — доведенные высокой покупательной способностью до одурения) — давно путают мир с войной и декаданс с демократическими свободами, а русские — некогда последний оплот культуры, уже не понимают разницы между уголовным деянием и увеселительной прогулкой, и даже если они с головой заняты приращением капитала, то не всегда знают, чего хотят.

Примерно такие мысли занимали Володю Обмылкова, в то время как он со дня на день дожидался появления доктора Петерсона, который обещал вскоре явиться со своим магнетическим аппаратом и дать объяснения, что к чему.

Доктор не заставил себя долго ждать: дня через четыре после своего первого визита он объявился в Мансуровском переулке с маленьким фибровым чемоданчиком, который когда-то назывался «балеткой» и даже теперь, за давностью времени, не догадаешься, почему. В «балетке» лежала вместительная коробка из нержавеющей стали, наподобие тех, в каких медицина стерилизует свои инструменты, и больше не было ничего.

Сели на кухне; Петерсон, как и в прошлый раз, выдул шесть стаканов чая в подстаканнике из фраже и между первым и вторым, то есть не откладывая объяснения в долгий ящик, поведал Володе следующее: что-де этот аппарат достался ему от деда, что принцип работы его не известен, но точно известно, что он работает от сети; де, кроме того, есть еще заклинание, которое он обнародовать погодит, что первым придется воскрешать императора Павла I, поскольку в антикварном магазине на Арбате продается его лайковая перчатка, по которой аппарат выйдет на первочастицы покойного государя, как обученные собаки выходят на след преступника, и, хочется верить, в короткое время воссоздаст его целиком.

Даром что Обмылков страдал врожденным романтизмом, даром что он в последнее время несколько сбрендил на федоровской идее, — даже и его доктор Петерсон вогнал в тяжелые сомнения, и он подумал: «А не сумасшедший ли ты, дружок?»

Но вслух он сказал:

— Я вообще-то предполагал сначала деда с бабушкой воскресить.

— Ну что вы, ей-богу, все загребаете под себя! Какие тут могут быть бабушки, какие дедушки, когда отечество в опасности, когда оно вот-вот угодит в американскую западню!

— А что такое американская западня?

— Это вот что такое: вместо еды — чизбургер, вместо музыки — «Вестсайдская история», вместо кинематографа — Голливуд.

— Теперь понятно, — с некоторой даже неприязнью сказал Володя и засопел.

— Впрочем, — продолжал Петерсон, — и без американской западни дело идет к нулю. Погибла Россия, если что-то срочно не предпринять. Потому что трагедия исторического момента заключается в том, что людей нет! вы понимаете — нет людей! кругом-бегом осталось два человека на миллион!.. Стало быть, первым воскрешаем Павла I, потому что он был государственный муж, умница и герой.

В общем, договорились встретиться 1-го сентября на даче в Краскове и поставить неслыханный в истории человечества опыт по воскрешению покойника во плоти. Правда, Обмылкова несколько раз посещали подозрения на тот счет, что коли существует магнетический аппарат, то, может быть, его неоднократно пускали в дело, и где-нибудь шастает под чужим именем доктор Геббельс или мудрствует Исаак Ньютон над оружием массового поражения, однако их повторное бытие представлялось Володе совсем уж фантастическим и он эти подозрения отметал.