Левая сторона (сборник)

Итак, 11 сентября позапрошлого года я сел в электричку и, чтобы скоротать время до отправления, принялся за газету. Кстати замечу, что газеты я читаю «от корки до корки» и на все четыре полосы у меня уходит максимум полчаса. В тот раз я даже уложился минут в пятнадцать, хотя мне попалась мудреная статья о похищении целого молокозавода, и, когда я уже дочитывал прогноз погоды на 12 сентября, напротив меня поместилась одна старушка. То, что это была не наша старушка, я понял с первого взгляда. Она представляла собой сухонькое, седенькое, какое-то надтреснутое существо в замечательно белом плаще и в очках с цепочкой, придававших ее лицу нечто лошадиное, гужевое. Я решил: должно быть, это американская старушка, из тех, что сто лет бьются как рыба об лед, чтобы на сто первом году проехаться по Европе. По причине того нервно-приветливого отношения к иностранцам, которое нам привили еще в петровские времена, мне очень захотелось с этой старушкой поговорить. Я светски посмотрел ей в глаза, улыбнулся, кашлянул и сказал:

– Хау ду ю файнд рашн чечиз?

– Чего-чего? – спросила она.

Я смутился. На лице у старушки было явно американское выражение, то есть такое выражение, будто, кроме нее, никого на свете не существует, но это свое «чего-чего» она произнесла совершенно так, как его произнесли бы, скажем, в цветочных рядах на площади Ильича.

– Я говорю, как вам понравились наши церкви?..

– Церкви как церкви, – сказала старушка, – обыкновенные церкви; я в этой архитектуре, честно говоря, ни бум-бум.

Затем она внимательно посмотрела мне в глаза и добавила:

– Да вы небось подумали, что я иностранка? Я кивнул.

– Нет, с одной стороны, я действительно иностранка, но, с другой стороны, стопроцентная русская. Я ведь в Калининской области родилась, в Старицком районе, деревня Тычки.

Электричка дернулась и поплыла вдоль перрона. «И правда, – подумал я, – чего бы она поехала в электричке, если бы была полная иностранка?»

– Но как раз перед войной я очутилась на Украине, и в сорок третьем году меня угнали в Германию. Поэтому я через два года оказалась гражданкой Соединенных Штатов, так как нас освобождали союзники и мне сделал предложение один американский артиллерист. Я тогда, несмотря ни на что, убедительная была девка – кровь с молоком!

В эту минуту к нам подсела компания из четырех человек. Двое немолодых мужиков в каких-то безобразных соломенных шляпах, вообще одетых оскорбительно неопрятно, стали решать кроссворд, а двое мужиков помоложе, один из которых, судя по интонации, наверное, был какой-нибудь некрупный руководитель, затеяли горячий и маловразумительный разговор.

– Ну вот, – продолжала моя старушка, – с тех пор я там у них и живу. Город Маунт-Вернон, штат Иллинойс.

– Стало быть, – сказал я, – вы там живете без малого сорок лет, как же вы до сих пор по-английски-то не выучились говорить?

– Ну почему, – как-то квело возразила моя старушка. – Немного по-ихнему я кумекаю. Но, правду сказать, с мужем я сорок лет разговариваю на пальцах.

Старушка примолкла, и до меня стали доходить соседские голоса.

– Опера Беллини из пяти букв?

– «Норма».

– Тогда я ему говорю, – заглушил кроссвордщиков некрупный руководитель. – «Если ты, гадина, – говорю, – не починишь сегодня передний мост, то я из тебя душу выну!»

– А он чего?

– А он отвечает: «Будет сделано, товарищ начальник».

– И все-таки это странно, – сказал я старушке. – Как это: за сорок лет не выу читься английскому языку?! Я прежде держался такого мнения: направь русского человека в понедельник на Сейшельские острова, он в среду уже стихи будет по-ихнему сочинять…

– Главная причина, что я женщина малограмотная, – сказала моя старушка. – Не помню, как в школе дверь открывается. До войны я всего и проучилась-то пять с половиной классов. Спроси меня, где находится какой-нибудь Берингов пролив, я не отвечу, вот до чего я темная!

– Действительно, – согласился я. – На сегодняшний день это звучит несколько диковато.

– Но, правду сказать, в Маунт-Верноне, штат Иллинойс, в глаза это особенно не бросается. Там, если даже с кем и побеседуешь по душам, то до Берингова пролива дело все-таки не дойдет. У меня так далеко разговор сроду не заходил…

Сказав это, старушка что-то призадумалась, и до меня опять стали доходить соседские голоса.

– Однако проходит день, проходит другой, – рассказывал некрупный руководитель, – а эта гадина, как говорится, ни шьет, ни порет. Тогда я вызываю его к себе в кабинет, достаю из сейфа небольшую монтировку и говорю: «Если, – говорю, – гадина, ты к завтрашнему не починишь передний мост, то я тебе вот этой монтировкой голову проломлю!»

– А он чего?

– Он говорит: «Будет сделано, товарищ начальник».

– Советский писатель из семи букв?

– Новиков-Прибой.

– Ты что, очумел?! Тут же два слова через дефис!

– Я исхожу из того, что, может быть, сначала он был просто Новиков, а Прибоя ему присвоили за выдающиеся литературные результаты.