– Ни о каком вскрытии речи не идет, – уверил Хилл, вернувшись в свое кресло. – Всего лишь углубленное изучение твоего… э… организма. Кроме того, надо будет провести исследования немедицинского характера. Э… И еще, мне кажется, к процессу нужно подключить физиков и химиков. Да что там химики! Я уже готов к гадалкам идти, лишь бы понять, что в тебе такого особенного. Почему ты за неделю нарастил мышечную массу, как за месяц? Я точно знаю, что ты не используешь стероиды!
Хаген долго ничего не отвечал, считывая показатели доктора. Как повести беседу? Как отклонить чрезмерный интерес Хилла? Попробовать надавить на жалость?
– Доктор, вы много говорили о том, что я могу способствовать спасению жизни множества больных, – задумчиво произнес он. – Но вы как-то упустили из вида еще одну жизнь – мою.
Малек Хилл снисходительно улыбнулся, понимая, куда клонит Хаген:
– Уверяю тебя, конфиденциальность между врачом и пациентом никуда не денется…
– Я вовсе не о конфиденциальности, доктор. Я о жизни, которая у меня есть. Вы уверены, что я буду рад стать объектом для изучения?
– Этическая сторона…
– Этическая сторона тут ни при чем. Я просто не хочу становиться объектом, вокруг которого будут толпиться ученые, восхищаясь моей аномально быстрой регенерацией. Слава богу, вам еще не пришло в голову отрезать мне палец, чтобы посмотреть, а не вырастет ли он снова.
Судя по шевельнувшимся губам доктора, он чуть было не спросил: «А что, может вырасти?»
Майк не на шутку разволновался из-за того, что его марсианский интерфейс станет предметом изучения ученых. Он поспешно соображал, как отговорить доктора от углубленного изучения «мутации Хагена». Даже рассмотрел вариант вырубить доктора ударом кулака и выскочить в окно. «Кабинет на третьем этаже, внизу голый бетон. Падать будет больно, но
Другим вариантом было согласиться на предложение, перезаключить контракт, а потом вернуться домой, собрать все вещи и уехать. То есть попросту податься в бега.
Но это значило бросить игру, бросить бои в бункере. Бросить… Фернанду? Эта мысль его изумила. Девушка, конечно, классная, но не настолько, чтобы жалеть о разлуке с ней… Или уже настолько?
– Майк? – спросил доктор. – Что ты решил?
– Я решил…
Защитная реакция
Возникшая угроза твоему благополучию вынуждает тебя быть крайне убедительным.
Воздействие реверсивной эмпатии: +300 % на 5 минут.
Воздействие убеждения: +50 % на 5 минут.
Расход ресурсов духа: –5 % каждую минуту.
Хаген вложил в тон своего голоса как можно больше горечи, а также призвал на помощь навык актерской игры, пусть хотя бы первого уровня:
– Вы уверены, что мне будет хорошо оттого, что у меня каждые пять минут начнут брать кровь на анализы, сканировать и просвечивать радиацией? А что, если кому-то из ваших коллег захочется посмотреть, что там у меня под черепной коробкой? А что, если другому исследователю захочется вытащить наружу мои внутренние органы и хорошо их изучить?
– Но, Майк, все будет не так! – запротестовал Хилл.
– Нет, док, все будет именно так, и вы это прекрасно знаете. А еще говорите об этике! – голос Хагена дрогнул. На этот раз без притворства. – Вы сами не хотите думать, в какой ад превратится моя жизнь. Ведь я окончательно перестану быть человеком, а стану объектом для изучения. Я уже стал бездушным препаратом для вас, не так ли, доктор?
Хаген красноречиво кивнул на блокнот с записями, который лежал перед доктором. Не нужно обладать высоким
Майк собирался говорить в таком духе все пять минут своего бафа, но уже на второй Хилл сдался. Доктор закрыл блокнот и тяжело вздохнул. Нобелевская премия уплывала из рук. Также он согласился, что с его стороны было крайне неэтично предлагать Хагену новую сделку, попросил прощения и пообещал, что впредь будет держаться в рамках прежнего договора.
Однако когда Майк покидал кабинет, Малек Хилл добавил:
– Но я оставлю за собой право использовать материалы твоего обследования, когда буду публиковать свое исследование в расчете на получение Нобелевской премии!
– Только никаких мутаций в мою честь, док! – крикнул Майк и рассмеялся. – Лучше прославьте свое имя! Или назовите мутацию в честь Питера Паркера!
И он, и доктор сделали вид, что разногласия между ними закончились, и они расстались почти приятелями.
Спустя три часа Хаген трясся в ржавом «Форде». Он почти доехал до бункера – белая крыша строения виднелась на горизонте. Солнце зашло, только его краешек торчал из-за холма, будто кроваво-красный глаз какого-то монстра следил за машинами, подъезжающими к бункеру.