Левиафан

— Шах и мат. Могу поспорить, будет выступать президент. Вся надежда на то, что мой брат успеет найти этого пропавшего сутенёра, пока дела не станут совсем плохи.

Картрайт угрюмо разглядывал доску. — Да, шах и мат, — наконец признал он. — Надеюсь, твой второй брат и Хагбард смогут уладить проблему в Ингольштадте, — добавил он после того, как они, повинуясь рефлексу, приобретённому в результате многолетнего сидения перед телевизором, уставились на радиоприёмник…)

Плохо быть женщиной, но быть чернокожей женщиной ещё хуже. Я чувствую себя треснувшим львом (я размышляю как Саймон) с дыркой посередине (именно она интересует мужчин, эта дырка). Кислота довела меня до агонии, а потом затянула трещину, и я стала целостным Львом, готовым уничтожать своих врагов. Я поняла моего отца, мне стало ясно, почему он считал, что должен противостоять белым, даже если это в конце концов его и убьёт. Конный рыцарь пересёк пустошь, пустыню вокруг Лас-Вегаса, но она оказалась шахматной доской; он поднял огненный жезл и воскликнул: «Власть — Чёрным!» Это был Хасан ибн Саббах, мой любовник, мой враг, Чёрный Христос, бабуин с безумной ухмылкой. Внутри каждой женщины скрыт сердитый мужчина, пытающийся выйти наружу, — мужчина-женщина с глазами совы, и меня охватывает радость, когда мой клитор начинает расти и превращаться в пенис. Я стала моим отцом и теперь ничего не боюсь. Я могу уничтожить весь мир, метнув глазом молнию, словно Шива. МОЙ ПЕНИС — ЭТО НЕВИДИМЫЙ ЗВЁЗДНЫЙ РУБИН, МУЖЧИНЫ СГОВОРИЛИСЬ И ЗАСТАВЛЯЮТ МЕНЯ ЕГО СКРЫВАТЬ, ПОЭТОМУ Я ВЫНУЖДЕНА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИХ ПЕНИСАМИ. Я двуликая, вечно обманывающая, как все женщины; обман — наша единственная защита, и я понимаю это все отчётливее, по мере того как растёт моё безумие. Запах гашиша, с привкусом мускуса, который доносится со стороны жилого автоприцепа «Пластикового каноэ», напоминает меня — женское растение с мужской силой; они пригвоздили меня к кресту (буквально), но крест воздвигнут внутри вращающегося огненного колёса. О Святой Моисей! Не Эриду, а Будду я нахожу в своей шишковидной железе. Третий глаз открывается. Я — земля под твоими ногами, я — Билли Фрешетт, имя мне — легион, есть миллионы меня, я нашествие саранчи, уничтожающей вашу Технологию Белых Мужчин. Он произносит: «Меня зовут Хагбард Челине». Они продают героин в моей школе (именно так получают образование чернокожие дети в Чикаго). Саймон все ещё пытается провести меня через это, сейчас он говорит: «Смерть над нами не властна», и я стараюсь поверить, что над нами властна Любовь, но сначала мне нужно потратить мою ненависть, до последнего гроша, ведь они заставили меня убить моего ребёнка. Я и вправду схожу с ума от возбуждения, я хочу почувствовать жезл Саймона в своей чаше, и ещё я знаю, что истинный Бог выше бога, а настоящие Иллюминаты выше иллюминатов, есть Тайное Общество за тайным обществом: иллюминаты, с которыми мы сражаемся, — марионетки в руках других Иллюминатов, и мы тоже.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ. КАРНАВАЛ ОКОНЧЕН. ИГРОКИ, СНИМИТЕ МАСКИ.

— Странно такое слышать от Жабы из Тоуд-Холла, — пробормотал, ни к кому не обращаясь, Фишн Чипе. Голос грохотал:

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ, КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО, ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

И тут Чипе увидел, что это не Жаба из Тоуд-Холла и даже не зловещий Святой Жаба, а просто хорошо одетый итальяшка с двумя лицами, одним улыбающимся, а другим — гневно хмурящимся. — Знаете, — громко произнёс 00005, — я уверен, что в той воде был проклятый наркотик.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ,

КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО,

ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

БУДЬТЕ ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНЫ.

Я ПРИШЁЛ СКАЗАТЬ,

ЧТО ВАШИМ ЖИЗНЯМ УГРОЖАЕТ СЕРЬЁЗНАЯ ОПАСНОСТЬ.

В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ ОЗЕРО ТОТЕНКОПФ ОГИБАЕТ АРМИЯ,

ОНА ДВИЖЕТСЯ СЮДА, ЧТОБЫ ЗВЕРСКИ УБИТЬ ВСЕХ,

КТО ПРИСУТСТВУЕТ НА ФЕСТИВАЛЕ.

— Господи, — сказал Джордж, — это не сработает. Он все преподносит не так. Ему никто не поверит. Они будут над ним смеяться. Три четверти из них даже не понимают по-английски.

— Ты так думаешь? — спросил Малаклипс. — Тебе кажется, он говорит по-английски? А по-моему, на древнегреческом диалекте Афин пятого века до нашей эры, причём мне все понятно.

— Как это?

— На самом деле он говорит по-норвежски или по-итальянски, поскольку знает эти языки лучше других. Он использует то, что я называю «трюком Пятидесятницы», который в «Деяниях апостолов» описывается как говорение на иных языках. В пятидесятый день после смерти Иисуса, когда все апостолы собрались вместе, над их головами появились огненные языки. А потом они пошли проповедовать толпам народу из разных стран, и каждый человек услышал проповедь на своём языке и в самой убедительной для него форме. Таким способом они обратили в христианство десятки тысяч людей. Именно я устроил этот трюк, хотя никто об этом так и не узнал.