Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма

Их идеология — двойной стандарт. Когда я вел программу на ТВ, у меня был такой случай. В студию пришли два продвинутых деятеля и стали взахлеб восхищаться перфомансом: в Питере актуальщики нарисовали огромный фаллос на разводном мосту напротив отделения ФСБ. «Ах, как смело, ах как свежо! На мосту! Напротив ФСБ! Большое искусство!» Тогда я спросил: «А если бы подобное нарисовали на стене музея академика Сахарова — это было бы искусством или хулиганством?» Отвечают: конечно, хулиганством! Тогда я попросил объяснить разницу, они поняли, что попали в ловушку, замахали руками, потребовали перезаписи, побежали к начальству. Наши либералы очень любят бегать к начальству. Впрочем, это проблема не только русская. Например, Гейне презирал немцев, для него свет шел из Франции. Антипатриотизм — это какая-то нравственная, а возможно и биологическая мутация. Главное не пускать людей с таким отклонением во власть, в том числе, в третью. Есть множество других хороших профессий, где это отклонение не так заметно и опасно для общества: дантист, например.

— Возвращаясь к разговору о патриотизме, по опросам многие считают поводом для гордости запасы нефти, газа и территорию. Правильно ли гордиться подобными вещами?

— А почему нет? Обширность территории и богатство недр — не упали к нам с неба, а достались дорого. Это результат — героической истории, тяжких усилий. Но мы не в меньше степени гордимся Достоевским, Чайковским, Менделеевым, Гагариным… Однако, думаю, организаторы опроса нарочно обошли эту сторону национальной гордости. Видимо, такая была у них задача. Именно такими нас хочет видеть Запад. Именно поэтому американцы, трясущиеся над своими геополитическими интересами, как импотент над случайной эрекцией, даже не пытаются понять, что есть для России Крым. И сейчас, когда нас со всех сторон обкладывают различными санкциями, надеюсь, власть озаботится нашей самодостаточностью, подорванной Горбачевым и добитой Ельциным. Сколько твердили, что опасно держать национальные резервы в американских ценных бумагах?! Все как об стенку горох! Гром грянул — пора перекреститься. Если мы сделаем правильные выводы из происходящего, то через 5–7 лет будем жить в другой стране.

Беседовал Сергей Грачев

«Аргументы и факты», 23 апреля 2014 г.

День театра или день сурка?

— Грядет День театра. С чем можно поздравить «именинника»?

— С тем, что он еще жив, несмотря на глубокий кризис. Наш театр оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и никак не может выбраться. А как выберешься, если под обновлением языка понимается матерщина, под творческой дерзостью — генитальная развязность, а под остротой подразумевается мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссеры уверены: театр — это своего рода «майдан», место неадекватной самореализации, где можно воплотить любую самую бредовую грёзу. Зрителям дозволено при этом присутствовать, критикам разрешено хвалить, а несогласных объявляют мракобесами…

— Как можно судить об этом кризисе объективно? Ведь Станиславского не все принимали, кто-то считал Мейерхольда дегенеративным…

— Увы, даже Михаил Булгаков язвил, что Мейерхольд погиб под трапециями с голыми боярами, рухнувшими во время репетиций «Бориса Годунова». Кстати, тогдашний театральный авангард и его кураторы считали «Дни Турбиных» не столько злостной белогвардейщиной, сколько устарелой «чеховщиной», по недоразумению пережившей революцию и гражданскую войну. То ли дело «Оптимистическая трагедия»! И где она теперь, эта «новая драма» тех буйных лет? А Булгакова ставят до сих пор. Чтобы быть современным, надо оставаться немного старомодным.

Теперь об объективных критериях. Недавно я был в Пскове на круглом столе, посвященном состоянию российского театра. Вел его президент Путин. Перед тем он обошел реконструированный театральный комплекс, стоивший казне почти миллиард рублей, и остался доволен. Потом была премьера «Графа Нулина». Актеры, выряженные пионерами, дурными голосами пели, бормотали и глумливо декламировали вечный пушкинский текст. Потом они, конечно, разделись… Оставшиеся на премьеру московские и губернские начальники сидели с лицами, искаженными двумя сильнейшими чувствами: ужасом от спектакля и радостью, что этот кошмар по занятости не увидел Путин. Реакция могла быть непредсказуема, ведь такой «Граф Нулин» — то же самое, что собачьи бега на новеньком олимпийском стадионе. Но больше всего мне запомнилась безысходная тоска в глазах псковских театралов, пришедших на премьеру.

— Вы против нового прочтения классики?