Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма

Была на этом шабаше толерантности и еще одна фенька: по заднику сцены то и дело проплывали косяками фамилии отечественных писателей разных времен и достоинств. Одни покрупней, другие помельче. Из здравствующих литераторов проплыли, конечно, Улицкая, Павлова, Толстая, еще кто-то в том же, букеровском, роде. Писателей русского направления гуртом представлял один Распутин. Видимо, организаторам его фамилия понравилась. И на том спасибо! Но самым крупным толстолобиком проплыл по заднику Захар Прилепин, что справедливо и заслуженно. Я без иронии. Он уникален в отечественной словесности, ибо единовременно стал лауреатом Большой книги и журнала «Наш современник», а это как если бы в годы Великой Отечественной войны носить на груди сразу и Железный крест, и Орден Ленина. Правильно: если уж сосать, то всех маток сразу!

2014

Первый, оздоровительный…

Хорошо помню 50-летие Союза писателей СССР. Кремлевский дворец. Мрамор и державный кумач. Запах настоящих сосисок в буфете, просторном, как футбольное поле. Ветхие отцы державы и классики советской литературы — в президиуме. Писатели, правда, пободрее. Живое, многонациональное общение в кулуарах. С трибуны льются речи, полные торжественной заботы о стране. Во всех газетах литераторы делятся с народом своим чувством ответственности. Ощущение открытого праздничного партсобрания.

Не менее памятно мне и 60-летие СП СССР. Полуподпольная, не скажу даже где, сходка, напоминающая поминки по жертве стихийного бедствия. Растерянные, траченные эпохой литераторы, несущие на себе явные следы внезапного обнищания. В центральной прессе — злые насмешки и радостные проклятья: сталинское министерство «правды», тоталитарный загон для писателей, литературная шарашка…

Прошло двадцать лет. Теперь очевидно каждому: самоорганизация литературного пространства возможна, но ведет не к расцвету, а к упадку профессионального сообщества. Во главе писательских групп оказались не лучшие, а худшие. Трудно себе представить, чтобы в 84-м председатель общероссийского писательского союза годами находился в бегах, опасаясь мести за мошенничество, и руководил собратьями по телефону и электронной почте! А возможно ли, чтобы глава литфонда втихаря распродавал писательскую собственность, не имея никаких на то прав и документов? А когда было такое, чтобы легендарным толстым журналом руководила дама, имеющая к литературе такое же отношение, как педикюрша к монументальной живописи?

Оказывается, все это мы уже проходили. Двадцатые годы были не только временем прихода в литературу крупных писателей. Они были временем, когда в нее под революционными знаменами набежало множество странных, агрессивных людей. Одни пришли довоевывать свою гражданскую войну. Другие в пору НЭПа сообразили, что в запутанном писательском хозяйстве можно хорошо подворовать. К писателям ведь всегда отношение было трепетное, и мало кто мог себе позволить говорить с фининспектором так развязно, как Маяковский. Третьих литература влекла своей близостью к власти. В 20-е писатель по влиянию на массы, выучившиеся грамоте, был примерно тем же, чем сегодня является, скажем, ведущий политического телешоу. Враждующие партийные лидеры окружали себя собственными писателями: Сталин своими, Троцкий своими, Бухарин своими и т. д. Гибель многих ярких талантов в те годы связана чаще не с творческими метаниями, а с принадлежностью к группе, проигравшей нешуточную борьбу за власть. Именно поэтому погиб насквозь советский Михаил Кольцов и уцелел насквозь антисоветский Михаил Булгаков.

Кажется, Илья Эренбург вспоминал в мемуарах плакат с древом советской литературы, где крупные писатели были обозваны «попутчиками» и нарисованы в виде осыпавшейся вялой листвы. А в вершине шелестели неведомые ныне, толком ничего не написавшие литераторы. От них этого и не требовалось, главное — держать литературный фронт. Против кого? А вот это вопрос интересный. Чаще против тех, кто хотел из «революционной мешанины» вернуться к нормальной жизни, в том числе литературной.

Именно известные литераторы, измученные «неистовыми ревнителями» и «торителями» новых путей, по совместительству также осведомителями, как Осип Брик, взмолились о создании профессиональной писательской организации. В том, что она будет жестко идеологической, никто даже не сомневался. Кстати, писательские кружки, созданные в эмиграции, были также насквозь политизированы. Власть, надо сказать, долго колебалась: влезать, как и сегодня, в запутанную семейно-литературную склоку ей не хотелось. Но влезла. Почему? Во-первых, это было в русле общего процесса приведения государства из замусоренного зала ожидания Мировой революции в инструмент, в рабочее состояние, а это было невозможно без замены героев революции на профессионалов управленцев, не бравших Перекоп, но умевших созидать. Кстати, мы в 90-е столкнулись с тем же самым. Помните кабинет министров, состоявший из героев баррикад 91-го? Нет, лучше не вспоминать…